Братство
Шрифт:
Обе дамы огляделись. До ушей Сесилии доносился гул голосов:
– Вы видели "Последствия"? Чудесная вещь!
– Бедняга, у него такой отсталый вкус...
– Появился новый гений...
– Она так искренне сочувствует...
– Но положение неимущих классов...
– Кажется, это мистер Бэлидайс? Право же...
– Это дает вам такое острое ощущение жизни...
– Буржуа!..
Голос миссис Таллентс-Смолпис врезался в этот многоголосый хор:
– Скажите мне, ради бога, кто это юное создание, рядом с молодым человеком - вон там, возле картины. Девочка совершенно очаровательна!
Щеки
– Это моя дочурка.
– Да неужели? У вас такая взрослая дочь? Но ведь ей, должно быть, лет семнадцать?
– Скоро восемнадцать.
– Как ее зовут?
– Тайми, - ответила Сесилия, чуть улыбнувшись. Она ждала, что миссис Таллентс-Смолпис сейчас скажет: "Очаровательно!"
Миссис Таллентс-Смолпис заметила улыбку и сделала паузу.
– А кто этот юноша с ней?
– Мой племянник, Мартин Стоун.
– Сын вашего брата, который погиб вместе с женой во время того несчастного случая в Альпах? У молодого человека очень решительный вид. Вполне современен. Чем он занимается?
– Он уже почти врач. Не знаю толком, получил он диплом или еще нет.
– А я было подумала, что он имеет какое-то отношение к искусству.
– О нет, он презирает искусство.
– А ваша дочь тоже презирает искусство?
– Нет, она его изучает.
– Да что вы! Как интересно! Я нахожу, что подрастающее поколение чрезвычайно забавно, - как вы считаете? Они такие независимые!
Сесилия с некоторым беспокойством поглядела на "подрастающее поколение". Молодые люди стояли рядом возле большой картины, как-то ото всех в стороне; они обменивались взглядами и краткими замечаниями и с юношеской бесцеремонностью, даже почти враждебно, разглядывали циркулировавших по комнате людей, которые болтали, раскланивались, улыбались. У молодого человека было бледное, гладко выбритое лицо, волевой подбородок, длинный прямой нос, шишковатый лоб, ясные серые глаза; саркастически сложенные губы были тверды и подвижны. Он смотрел на гостей со смущающей прямотой. На девушке было голубовато-зеленое платье. Она была прелестна: живые серо-карие глаза, свежий цвет лица, пушистые волосы цвета спелого ореха.
– Та картина, возле которой они стоят, ведь это "Тень", работа вашей сестры?
– спросила миссис Таллентс-Смолпис.
– Я помню, я видела ее на рождество, помню и маленькую натурщицу, которая послужила моделью, - очень привлекательный типаж! Ваш деверь рассказывал мне, какое участие вы все в ней принимаете. Она, кажется, упала в обморок от недоедания, когда пришла в первый раз на сеанс, - как это романтично!
Сесилия ответила что-то невнятное. Руки ее нервно двигались, ей было не по себе.
Но все эти признаки беспокойства ускользнули от внимания миссис Таллентс-Смолпис: глаза ее были заняты другим.
– В нашем "Огоньке надежды" я, конечно, вижу много девушек, попавших в щекотливое положение, - буквально на краю... вы понимаете? Миссис Даллисон, вы непременно должны войти в наш "Огонек надежды". Это серьезная и увлекательная работа.
Сомнение в глазах Сесилии стало еще более очевидным.
– О, я в том уверена, - сказала она.
– К сожалению, у меня так мало времени...
Но миссис Таллентс-Смолпис продолжала:
– Мы живем в чрезвычайно интересное
– Да, - сказала Сесилия, - конечно, это ужасно.
– Политические деятели и чиновники - совершенно безнадежные люди, от них ждать нечего.
Сесилия выпрямилась.
– Вы так думаете?
– Я только что разговаривала с мистером Бэлидайсом. Он утверждает, что искусство и литература должны быть поставлены на совершенно новую основу.
– Вот как? Это вон тот забавный человечек?
– По-моему, он феноменально умен.
– Да-да, я знаю, знаю, - быстро ответила Сесилия.
– Разумеется, необходимо что-то сделать.
– Все мы, по-видимому, так считаем, - сказала миссис Таллентс-Смолпис несколько рассеянно.
– Ах да, я хочу спросить вас. Я тут побеседовала с восхитительным субъектом - знаете, из тех, каких видишь в Сити, - их там тысячи, и они все в таких добротных черных пальто. Познакомиться с подобным человеком в наши дни - редкость. Очень освежающе действует - у них такие простые, бесхитростные взгляды! Вот он, стоит как раз позади вашей сестры.
Нервный жест, вырвавшийся у Сесилии, подтвердил, что она узнала человека, на которого указывала миссис Таллентс-Смюлпис.
– А, это мистер Пэрси. Понять не могу, почему он у нас бывает.
– Он просто восхитителен, - проговорила миссис Таллентс-Смолпис мечтательно.
Ее темные глазки, словно пчелы, полетели снимать мед с этого нового цветка - широкоплечего мужчины среднего роста, одетого очень тщательно и чувствующего себя, как видно, не совсем в своей тарелке. На губах его, украшенных усами, застыла улыбка; жизнерадостная физиономия была румяна, лоб не отличался ни чрезмерной высотой, ни шириной, но челюсть была внушительная. Волосы у него были светлые и густые, глаза серые, маленькие и проницательные. Он рассматривал какую-то картину на стене.
– Нет, право же, он восхитителен, - повторила миссис Таллентс-Смолпис негромко.
– Он, оказывается, даже не подозревает о существовании такой проблемы, как проблема неимущих классов.
– Он вам рассказывал, что купил картину?
– спросила Сесилия мрачно.
– О да, работы Гарпиньи, с ударением на "пи". Картина стоит втрое дороже того, что он за нее отдал. Так приятно, когда тебя вдруг заставляют почувствовать, что еще существует множество людей, все на свете измеряющих деньгами.
– А он не цитировал вам изречение моего деда Карфэкса на процессе Бэнстока?
– спросила Сесилия вполголоса.
– Ну как же: "Человека, который сам не знает, чего хочет, следовало бы силой парламентского закона объявить ирландцем". Мистер Пэрси добавил, что это "здорово сказано",
– Это на него похоже.
– Он вас, кажется, несколько раздражает?
– Да нет, я считаю его вполне порядочным человеком. И мы обязаны быть с ними любезны: он оказал моему отцу услугу - так, во всяком случае, полагает он сам. Таким образом и завязалось наше знакомство. Только его аккуратные визиты несколько утомительны. Он все же действует на нервы.