Братва. Пощады не будет
Шрифт:
– Ого! – искренне удивился завхоз. – Законник нашелся! Запомни – все законы остались по ту сторону забора. А тут действительны только законы хозяина – начальника колонии. Он и есть для всех нас закон! Не вкурил? Тогда айда ко мне в каптерку. Популярно объясню!
Вторая, меньшая комната карантина и была каптеркой завхоза. Неплохо он устроился. Здесь стояли телевизор, холодильник и диван. На стенах висели цветные плакаты голых девиц в вызывающих позах.
Не успел я оглядеться, как получил мощный удар в солнечное сплетение, сразу потеряв возможность к
– Мы люди грамотные! – криво улыбнулся хозяин каптерки. – Щас от тебя живого места не останется, а синяков не будет!
Он подошел к умывальнику и, намотав на руку полотенце, подставил под струю холодной воды умывальника. – Учись, салага!
К этому времени я уже успел немного оклематься – просто везение, что получил удар при выдохе, а то б не меньше десяти минут приходил в норму. Завхоз явно о тонкостях карате не имел понятия. Ну что ж – ему же, козлу, хуже!
Когда завхоз без малейшей опаски приблизился ко мне, я с силой пнул его в голень, а когда он растянулся на полу, тараща на меня изумленные глаза, добавил носком кирзового сапога в печень и уже без всякой надобности, а лишь для собственного удовольствия – по почкам. Мордоворот от болевого шока потерял сознание.
Стараясь держаться спокойно, я вышел из каптерки и, не обращая внимания на испуганно-удивленную реакцию собратьев по этапу, порвал свой чистый листок и стал ждать дальнейшего хода событий.
Прошло не меньше четверти часа, прежде чем из каптерки, держась за стены, выбрался завхоз карантина и, кося на меня трусовато-злобным взглядом, исчез за дверью, ведущей в коридор.
Через несколько минут майор, дежурный помощник начальника колонии, закоцав для надежности в стальные браслеты, уже вел меня под охраной двух контролеров в штрафной изолятор – миниатюрную тюрьму при лагере.
– Устрой-ка этого дикого «баклана» в восьмую камеру! – распорядился майор прапорщику ШИЗО, злорадно ухмыляясь. – Пусть переспит с опущенными. Полагаю, к утру «голубые» его живо в свой цвет перекрасят! Дырявые черную воровскую масть на дух не переносят!..
Наручники с меня все же сняли, посчитав, что сокамерники не дадут разгуляться, имея в виду их значительный численный перевес.
Лязгнула замками открываемая дверь, и я буквально был катапультирован в камеру хромовым сапогом ДПНК, заржавшего мне вслед.
«Это он не по злобе, – понял я. – Просто таким нехитрым манером ясно показал камерникам, что церемониться с новеньким не следует...»
Квадратное помещение было рассчитано на четыре шконки. Трое «голубых» стучали костяшками домино на привинченном к полу столе, а двое, явно не по-братски обнявшись, лежали на крайней шконке и занимались делом, которое выглядит нормальным лишь в случае, если партнеры разнополы.
Доминошники, азартно увлеченные игрой, не обращали на безобразно-мерзкую сцену совокупления ни малейшего внимания. Да и понятно – они ведь тоже были из «голубой» армии опущенных.
Парочка, кое-как прикрывшись, поманила меня к себе.
– Отрицаловка, что ли? – поинтересовался жирный бугай, только что с явным
– В каком смысле? – не понял я.
– Дурочку из себя не строй! Против администрации буром попер, верно? Ну и бычара! Станешь нынче из кобелька сучкой! Се ля ви! Молоденький – большим спросом в зоне будешь пользоваться. Меньше чем полкило чая с клиента не бери. Договорились? Не сбивай, сосунок, цену! Усек? Кстати, познакомимся – я Миша, а этот мой милый дружок – Гришуня. Доминошников в расчет можно не брать – банальные терпилы от тюремного беспредела. В зоне отказываются трахаться, хоть и были весьма выгодные предложения. Дешевое быдло, которому наивысший интимный кайф не понять! Колхозники, одним словом!
– Я Евгений. Но сразу предупреждаю – педерастом не буду, хоть убейте!
– Раз к нам кинули, будешь, никуда не денешься! – осклабился Миша. – И успокойся – убивать тебя никто не собирается. После вечерней проверки загнем ласточкой – и все дела! Метода многократно отработана. Смирись, дорогуша! Если разобраться, ничего страшного – один раз не пидорас, как говорится.
Миша вдруг захохотал-закудахтал:
– Кстати, и имечко у тебя здорово подходящее – Женя! Двуполое! Как нарочно! Выходит – судьба!..
План вчерне у меня уже был составлен, вплоть до мелочей и с учетом возможных неожиданностей.
По заведенному порядку в девять вечера в камеру ввалились два полупьяных опера и ДПНК.
– Смотри-ка, жив еще! – наигранно удивился майор. – Погляжу по утряне, что от тебя останется!
Защелкали замки и засовы, отрезая мне последний путь к спасению.
– Ну и как? – заухмылялся Миша. – Как предпочитаешь?..
– Стыдно признаться, – состроил я смущенную физиономию. – Но мне нравится с элементами садизма.
– Как так? – удивился Миша. – А сам говорил – чистый.
– У каждого свои маленькие секреты и слабости,– промямлил я. – Со связанными руками как-то сильнее кайф. И, признаться, кончаю только в таком положении...
– Каких извращенцев не встретишь! – загоготал Миша. – Ну, давай! Полотенце сойдет?
– Вполне! Я уже приготовил.
– Гляди-ка, предусмотрительный дырявый попался! Чего только не бывает в жизни! Умора!
Это были его последние слова. Подойдя вплотную к нему, я захлестнул полотенце вокруг его бычьей шеи и во всю мощь мускулов потянул в разные стороны. Тот даже и захрипеть не успел. С выпученными глазами на свекольном лице шлепнулся на цементный пол и застыл в неестественной позе.
Я мигом скинул тяжелый кирзовый сапог и, зажав голенище в руке, приготовился обороняться от остальных дырявых.
Но никто из них не тронулся с места.
– Зря хипишуешь, Евгений! – в глазах Гришуни застыл страх. – Мишке давно пора было крякнуть. Плакать по нему некому. А мы, к твоему сведению, все это время спали и ничего не слыхали и не видели... Кстати, надо бы его подвесить – авось за самоубийство проканает.
– Действуй! – распорядился я, но сапог из руки все же на всякий случай не выпустил.