Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.
Шрифт:
На сих днях застрелился Преображенский офицер, коего имя не упомню. Говорят, оставил письмо, коим просил не стараться узнать о причине. Также на сих днях умер Толстой, внук князя Кутузова, мальчик прекрасный, о коем все сожалеют. Бедная мать его теряет уже второго сына взрослого. Она в Москве. В заключение еще трагический анекдот. Молодая 22-летняя жена богатого извозчика отравила мужа своего, подложив мышьяка в чае. Он тотчас умер, а она тотчас призналась. У нее был любовник.
Вчера был сговор Настеньки, Клим – посаженый отец. Я ходил смотреть; сидят все вокруг стола как вкопанные, ничего не говорят, девушки, по обычаю, поют песни, величают, а невеста,
Ну, сударь, я начинаю устраивать отделения почтовые в трех частях города, но о сем не сказывай еще Рушковскому. Так как он затруднялся первым полезным устройством ежедневного приема, то, может быть, ему и не предложат ввести в Москве отделения, а это бы там еще было нужнее, по пространству города. Какая это помощь для бедных людей! Я тебе пришлю копию с моего представления. Николай Дмитриевич мне сказывал, что князь сам сие разрешил, не отдавая в Комитет министров. У меня еще бродит в голове мысль не только отправлять письма в Москву и с тяжелыми почтами, то есть четыре раза в неделю, но и всякий день, кроме воскресенья; от этого казне убытка не будет, а как не быть ежедневным сношениям между обеими столицами, это стыдно! Но так как эта мысль еще не обработана, то прошу о сем не говорить никому. Сколько сил есть, право, стараюсь быть полезным. Когда-нибудь скажут: это завел Булгаков.
Завелось общество для вспоможения артистам. Тут Кикин, Оленин, Уваров и проч. Они составили капитал и задают работу художникам, потом ее продают, и деньги обращаются в общую кассу для того же предмета. Полезное заведение. Теперь артист всегда будет иметь верную работу, и у нас будут выходить прекрасные произведения. Портрет государев, который я тебе послал, от общества гравирован; также теперь занимаются видами петербургскими. Кикин у меня был на этих днях и сообщил весь их план. Нельзя не похвалить.
Константин. С.-Петербург, 25 января 1821 года
Из Лейбаха приехал курьер от 7 января. Ваниша [граф Иван Илларионович Воронцов] пишет: «Мы уже две недели как в Лейбахе, красивом и прелестно расположенном городе, прогулки здесь восхитительны; но приятнее всего то, что мы наслаждаемся итальянскими погодами. Всякий день выходим во фраке, так тепло. Мы все превосходно разместились, квартиры обставлены чрезвычайно изысканно. О возвращении нашем ничего покамест не могу тебе сказать». Это бы, однако же, нас более интересовало, чем описание, от которого только слюнки текут. Я не раз был в Лейбахе и всегда любовался прекрасным местоположением.
Константин. С.-Петербург, 26 января 1821 года
Тургенев прислал ко мне при своей записке письмо к тебе Вяземского. Посылаю и то и другое, распространяя совет мой еще далее, нежели Тургенев, то есть даже не отвечать ему на глупые его рассуждения, да и вообще в письмах к нему не рассуждать, дабы не давать ему повода врать. Ну что он за ахинею порет! Где же ум? Где же толк! Я бы совсем эту переписку бросил и прошу тебя, по любви ко мне, ограничить ее, сколько можно, а не то точно можно иметь неприятность, по пословице: «Скажи мне, кто твои друзья, и я тебе скажу, кто ты».
Сюда едет наследный принц Мекленбургский, сын покойной великой княгини. 21-го должен был выехать из Берлина. Я послал навстречу офицера для распоряжений.
Константин. С.-Петербург, 29января 1821 года
Вот и молодые, Настя с мужем. Вчера была
Тургенев тебе кланяется, ему опять выпускали кровь пьявкою, опять ослабел, только меньше прежнего. К тому же открылось, что у него хирагра форменная. Я у него был в воскресенье утром, нашло пропасть народа, и все знать такая; а по вечерам у него дамы. И подлинно избалуется.
Здесь некто Рубцов, уланский офицер, дрался с Преображенским, – коего имени не знаю, но которого все хвалят, – на пистолетах, и первый был убит. Сожалеют очень о несчастном отце. Побранились за женщину.
Из Лейбаха приехал курьер, но о возвращении ничего еще неизвестно.
Я был вчера у графини Нессельроде, к ней не пустили меня именно по ее приказанию. Что за причина? У сына открылась скарлатина. Добрая эта мать нагорюется, особливо оставаясь одна совершенно. Прочих детей тотчас отослала к Гурьевой. Это точно как чума, от которой берут самые страшные предосторожности. Теперь я ее не увижу шесть недель. Жаль мне ее очень, она измучается. Она было поговаривала ехать в Лейбах, а там в Вене дождаться весны и ехать к водам; но теперь все это расстроилось.
Александр. Москва, 30 января 1821 года
Я давно взял себе на ум то, что ты мне советуешь касательно В. [12] . Я ему даже и говорил об этом; он поуймется, а там забудет и опять принимается за вранье, но признаюсь, что не доходило до этой степени еще. Он малый очень благородный, добрый, но слишком любит рукоплескания так называемых остроумцев. Я в своих письмах никогда не касаюсь сих сюжетов и ограничиваюсь смешными вздорами и бальными описаниями. Когда будет сюда, серьезно его побраню, а до того времени вряд ли буду и писать, отъезжая отсюда. Я уверен, что он тем кончит, что наживет себе хлопот.
12
То есть князя П.А.Вяземского. В то время судьбою его был озабочен и Н.М.Карамзин, как видно по его письмам к И.И.Дмитриеву. Выступая против аракчеевщины и цензуры, князь Петр Андреевич, как и Пушкин, писал против правительства.
Я ездил после обеда к Осипову – дома нет; Шафонского [13] тоже не застал. Князь Дмитрий Владимирович поехал по четырем уездам объезжать, так они все гуляют.
Беглый Шереметев [14] , которого граф П.А.Толстой не хочет более иметь адъютантом, явился. Проигравшись здесь, он улизнул в Серпухов и жил там, чтобы дать время пройти гневу матушки своей, а та было умерла.
Александр. Смоленск, 1 февраля 1821 года
13
Шафонский был директором канцелярии московского генерал-губернатора.
14
Это был Алексей Федорович Шереметев. Мать его – Екатерина Сергеевна Власова, во втором браке Ивашкина.