Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)
Шрифт:
Пообедав, двинулись в путь. Катя вела коня в поводу, — мышастый жеребчик оказался существом своенравным. Нужно будет его в монастыре оставить, в качестве чаевых за гостеприимство. Пусть святые тетки на этом дураке навоз возят. Катя лошадей, в общем-то, любила, но этот мышастый по-ослиному упрямый попался. Выезжать тебя, дружок, некогда. Будешь баловать — по зубам схлопочешь. На принцип пойдешь — могут и ствол в ухо сунуть. Товарищ сержант нынче в скверном расположении духа. Так что терпи до монастыря, гайдамакская скотина, там кочевряжиться будешь.
Насчет монастыря Катя испытывала определенные сомнения.
Сориентировавшись по повороту дороги, Катя выставила часового на опушке и объявила привал. День тянулся мрачный и серый, над болотом плыла пелена дождя, но все равно благоразумнее дождаться сумерек. Перекусили холодными клецками. Катя позволила «старшей-боевой» части личного состава пропустить по глотку самогона.
Вита спрятала остатки снеди, нерешительно подошла. Сидевший на козлах брички Прот догадливо поковылял к кустам.
— Катерина Еорьевна, можно спросить?
— Ну? — Катя в принципе знала, о чем пойдет разговор.
— Може вы меня до город возьмете? Що ж я в православном монастыре делати буду? Меня же сгнобят в неделю.
Глаза у Витки были здоровенные, семитски-черные. Слезы катились, смешивались с дождевыми каплями.
— Не преувеличивай, — пробормотала Катя. — Поработаешь в монастыре, никто тебя не тронет. Я с настоятельницей поговорю. А город чем лучше? Или родственники имеются?
— Нету, — девочка опустила голову, поправила отяжелевшую от влаги папаху. — В Екатеринославе дядя был. Уехали они с семьей в прошлом годе. Такой цорес… [75]
— Сообразительный у тебя дядька. Может, потом отыщешь его. Я тебе немного денег оставлю. Но пока придется в монастыре поскучать. За нами гоняются, сама видишь. Шумные мы, Вита. Постреляют всех, если этаким беженским обозом тащиться будем.
— Та я ж в велику тягость не буду. Я швыдкая, ловкая як кошка. Я готовити умею. По-жидовски ни единого словечика не услыхаете…
75
Цорес — несчастье (евр.).
Действительно, в последнее время девчонка старалась изъясняться исключительно на замысловатом суржике.
Катя покачала головой:
— Извини, дискуссия окончена. Не дело тебе по лесам таскаться. Да и для всех так лучше будет.
Вита побрела к лошадям. Катя вздохнула и сплюнула на узловатый корень сосны. Не только с противником надлежит быть жесткой и последовательной. О, боги, как же легко, когда одна работаешь. Ведь были же счастливые времена.
На смену Вите приковылял Прот с саквояжем под мышкой.
— Слышь, Прот Владимирович, уговаривать меня не надо. Бесполезно.
— Я знаю, — мальчик прикрыл саквояж от мороси полой пиджака. — Я подумал, может, вы с деньгами и документами разберетесь? Ну, пока время есть.
— Вот умный ты, даром что прорицатель, — с некоторым раскаянием пробормотала Катя. — Между прочим, мудрое и своевременное
— Как сказали, сразу врозь разложил. Екатерина Григорьевна, вы уверены, что здесь бумаг нет? — Прот тряхнул саквояжем. — Мне кажется, должны быть.
— Откуда кажется? Видение было?
Прот кивнул.
— Видение бумажек?! — поразилась Катя. — Бюрократическое пророчество? Ну, ты даешь!
— Ну, не совсем бюрократическое. Вы вынули бумаги и… э-э, выругались. Я помню, вам на нос капало.
Катя сдержалась. Во-первых, сразу матюкаться по пророчеству не положено. Во-вторых, никак нельзя видения свыше столь буквально толковать. Нет в саквояже никаких документов. Некоторое количество дензнаков, всякая ерунда, типа чулок — остатков былой аристократической роскоши. Из полезного имущества разве что пара дефицитных патронов к «маузеру» завалялась. Хотя откуда там патроны? «Маузер» попозже появился. Да ну их на хер, эти видения.
Катя выгребала скомканные деньги, совала в руки Прота. Мальчик, чтобы не замочить, рассовывал по карманам пиджака. От брички подошел любопытный Пашка.
— Помогай, — нетерпеливо сказала Катя.
— А шо это? — удивился пламенный большевик, принимая полупустую бутылку коньяка, облепленную влажными добровольческими «колокольчиками».
— Решили окончательно подорвать отжившую финансовую систему, — пробормотала Катя. — Ха, деньги какие-то. На хрен нам этот буржуазный пережиток? Сейчас свалим все в кучу и подпалим. Хоть руки погреем. Долой всемирный символ угнетения человека человеком!
— В принципе, одобряю, — важно заявил Пашка. — Но, может, подождем централизованного указания от Советской власти? Пока бумажки можно обменять в селе на бульбу и сало. Крестьянство еще не в курсе, що грошам скоро полная хана выйдет.
— Вот это большевистский подход, — ухмыльнулась Катя, извлекая из бездонного саквояжа помятую сигару, комочки шелковых чулок и кружевной пояс.
Пачечку бланков Катя обнаружила под аккуратно зашитой подкладкой саквояжа. Мандаты со страшной печатью МЧК, командировочные предписания Добрармии, потертые гражданские паспорта. Ну, Виктор Иванович, будь ты неладен, надежно захоронил. А ты, товарищ сержант, каким местом думала?! Ведь знала, что документы должны быть. Патроны считала? Ворона.
Шепотом матерясь, Катя спрятала документы от дождя. Соратники на запоздалую ругань предводительницы никак не реагировали. Оба завороженно уставились на кружевной поясок, повешенный на локоть мальчика.
— Э-э, это тоже пережитки, — Катя отобрала галантные вещички, закинула в саквояж. — Буржуйская роскошь будет публично уничтожена совместно с презренным металлом и окаянными казначейскими билетами.
— Хм, может, не нужно все изничтожать? — жалобно сказал Пашка. — Красиво ведь.
— Непременно будет уничтожено, — безжалостно заверила Катя. — Ничто не должно отвлекать массы от мировой революции. Вот глянет боец на такой ажурчик, и все — готов, разложился. Такое белье, товарищ Павел, пострашнее авиабомбы.