Братья Орловы
Шрифт:
При этом граф Орлов, даже уйдя в отставку, сохранил к себе уважение Екатерины Великой и не потерял возможности видеться с нею, не говоря уже о личной переписке. Известно, что Екатерина всегда отвечала на письма графа Алексея Григорьевича собственноручно, участливо относясь ко всем его новостям.
В 1782 г. в обширном семействе Орловых случилась радость: Алехан надумал жениться! Желание, чтобы он, наконец, обрел настоящую семью, высказывалось его братьями и прежде. Так, еще в 1775 г., после окончания русско-турецкой войны, Орловы поговаривали, что Чесменский герой, возможно, свяжет себя узами брака. Во всяком случае, младший из братьев Владимир именно на это намекал «старинушке» Ивану Григорьевичу, настоящему главе семейства после смерти отца Орловых. В августе месяце 1782 г. свадьба Алексея Орлова, которому уже было к пятидесяти годам, с юной, более чем вдвое моложе жениха, красавицей Евдокией
Два года спустя родилась дочь, названная Анной, которой граф Орлов очень гордился. О том узнала Екатерина, которая в Москве побывала у Алехана; тот заботливо ухаживал за только что разродившейся супругой. По мнению императрицы, высказавшей его в письме к доктору Циммерману, Чесменский герой неспособен воспитывать девочку: «…поэтому я желала ему сына, которому он мог бы служить примером» {130} . Сын Иван, родившийся вслед за дочерью, умер в возрасте 4 лет…
Брак был недолгим: в 1786 г. супруга графиня Е.Н. Орлова-Чесменская скончалась; ее похоронили в родовой усыпальнице Лопухиных, а ставший вдовцом Алексей Григорьевич остался с дочерью-младенцем на руках, хотя его деятельная натура требовала активного участия в жизни России. Он любил дочь; по воспоминаниям современников, его любовь была сильной и эгоистичной. Анна Алексеевна росла излишне худой, что в XVIII столетии, когда в моде были пышные формы у дам, вызывало лишь пересуды. Марта Вильмот говорит, что граф требует от дочери, чтобы она «сразу же после танцев, разгоряченная, должна… совершать с ним верховые прогулки в любую погоду» {131} . В 1796 г. она была представлена отцом и дядей Владимиром императрице, та приласкала юную графиню и говорила затем приближенным, что от девочки этой много хорошего ждать можно.
Надвигалась новая русско-турецкая война, которую Екатерина Великая и князь Г. Потемкин приближали всеми силами, желая претворить в жизнь «Греческий проект». Естественно, что императрица тут же вспомнила о герое Чесмы. В «Записках» А.В. Храповицкого читаем: «21 октября 1787 г. Написано дружеское письмо к графу Алексею и Федору Григорьевичам Орловым: не примут ли будущею весною команды над флотом в Архипелаге; ибо одно их имя прибавит вес и меру морского вооружения» {132} . Естественно, сделано это с ведома фаворита, князя Потемкина, отношения которого с Алексеем Орловым не складывались: граф Орлов не любил Потемкина, хотя и признавал его таланты, и в друзья к нему не набивался, сохраняя свое положение при дворе императрицы: «…стоял особняком, предпочитая союзу с Потемкиным вечную отставку» {133} . Пути Кривого, то есть Григория Потемкина, и Меченого-Орлова, из которых каждый по своему понимал и служение России, и служение императрице, разошлись.
Алексей Орлов отказался встать во главе русского флота, ссылаясь на недомогание и возраст. Однако он искал возможности хотя бы немного, но поучаствовать в новых победах этого детища Петра: в январе следующего года он прибыл в Москву и, как писала Екатерина Потемкину, вникал во все мелочи отправления кораблей, в вопросы их снабжения. Но полного доверия ему, «неслужащему человеку», Екатерина не оказала: раз не соизволил сам командовать, так и не суйся не в свое уже дело!.. Сей поступок разумной обычно императрицы К. Валишевский характеризует как результат своеобразной черты ее характера: «…находя, что всем людям одна цена, Екатерина из-за пустяка, из-за оскорбившего ее слова, из-за выражения лица, почему-то не понравившегося ей, или даже просто так, без причины, из любви к перемене или из желания иметь дело с новым человеком, …отстраняла или даже выбрасывала вон, как ненужную вещь, многих из своих лучших слуг» {134} . Так она пренебрегла советами и помощью Алексея Орлова, чье имя, по ее собственному признанию, стоило целой армии и флота.
Тем не менее, грядущая война вновь заставила звучать в Петербурге громкое имя Орлова-Чесменского. И это не нравилось ни Потемкину, ни его ставленникам при дворе Екатерины. Вдруг все, что касается графа Алексея Григорьевича, особенно письма к нему Екатерины и его передвижения по России, становится предметом пересудов при дворе. Вот к А. Орлову послан граф Безбородко с письмом, а затем Орлов с какой-то стати вдруг поехал в Ораниенбаум —
И, даже не участвуя в очередном походе русских кораблей против турецкого флота, Орлов испытывал радость при известии о победах эскадры В.Я. Чичагова, о чем и писал Екатерине в личном письме; та отвечала весьма милостиво, указывая, что в сих победах — заслуга его, Орлова-Чесменского: «Ты показал путь, по которому шествуют твои храбрые и искусные последователи» {136} .
Пользуясь своим особым положением при Екатерине, ее отношением, которое складывалось долгие годы и показывало, сколь много вместе они пережили за время ее царствования, Алексей Орлов не боялся высказывать и в письмах к ней, и в частных беседах, и в застолье свое мнение о делах военных и государственных. Он, на своем опыте не знавший, но, несомненно, догадывающийся, каково приходится командующему войсками во время военных действий, когда ему от имени всесильных мира сего вставляют палки в колеса, всегда в спорах с придворными принимал сторону людей, приносящих своими победами честь и славу русскому флагу. Известен, например, такой анекдот, ходивший по Петербургу и Москве в 1780-е гг. На обеде у императрицы, когда она сама еще не вышла к столу, средь гостей разгорелся жаркий спор о действиях князя Николая Васильевича Репнина, командующего Украинской армией. Л.А. Нарышкин утверждал, что князь не действует, а бездействует: давненько от него нет вестей о блестящих победах. Нахмурившись, граф А.Г. Орлов не ответил, но собрал со стола все ножи поближе к себе, а затем обратился к Нарышкину с просьбой отрезать ему кусок кушанья. Тот кинулся было резать, да нечем: ножей-то нет. «Так-то и Репнину, когда ничего не дают ему, нечего делать» {137} , — заметил на это Орлов.
За ним, столь независимым ни от чьего мнения и не пугавшимся гнева Екатерины, с подачи Г.А. Потемкина была установлена слежка. Поговаривали, что за ним шпионит и доносит Потемкину сам оберполицмейстер Москвы Н.П. Архаров, вхожий в дом Орлова. Друзья рассказали об этом Алексею Григорьевичу, просили, чтобы был поосторожнее. Но он не поверил навету, продолжая принимать Архарова у себя, как гостя и друга. Правда, все-таки стал присматриваться к поведению главы московской полиции и однажды не вытерпел, потребовал ответа. Он повел гостя к себе в кабинет, где на столе лежали пистолеты; усадил Архарова в кресло и на его глазах пробил межкомнатную перегородку выстрелом, показывая, что оружие заряжено. Затем граф предложил полицейскому выбирать: или он правдиво ответит на вопрос, шпионит ли в пользу Потемкина, или вторую пулю из того же пистолета прямо в сердце. Выяснилось, и правда, шпионил и других соглядатаев приставил. На это граф говорил потом друзьям: «Простил я проказника… и приказал ему быть «издали шпионом от меня за Потемкиным»» {138} . Но время шло, Екатерина II меняла фаворитов, а граф Алексей Орлов так и оставался у нее в чести. «Тем он был и опасен, — писал А. Круглый, исследователь жизни А. Орлова, — что не будучи любимцем, не подвергался полному охлаждению» {139} до самой смерти императрицы.
Когда стало известно, что Екатерину сразил апоплексический удар и она в скором времени умрет, граф Орлов-Чесменский был среди тех, кто приехал проститься с умирающей государыней. Граф Зубов, последний фаворит Екатерины, по совету А. Г Орлова отправился с печальным известием в Гатчину к наследнику престола великому князю Павлу Петровичу. Но сам граф Орлов был болен и не присутствовал при смерти императрицы. Он уехал в свой дом в Петербурге, что располагался на Васильевском острове, совершенно разбитый, вскоре по прибытии из Гатчины великого князя.
Павел Петрович, принявши у подданных присягу и попрощавшись с покойницей, лежавшей пока в своей комнате на диване, немедленно к нему первому послал Н.П. Архарова и Ф.В. Ростопчина, бывшего средь особо доверенных и близких к нему лиц, чтобы принять у того присягу. Граф Алексей Орлов числился средь первых его врагов, поскольку император Павел I считал его главным виновником смерти Петра III. При этом он проговорил: «…я не хочу, чтобы он забывал 28 июня…» Об этом посещении мы знаем от одного из участников, Федора Васильевича Ростопчина {140} .