Братья по оружию
Шрифт:
Северянин велел женщинам осмотреться — но сам остался у люка, готовит в любой миг отразить нападение. Судя по тому, как трещали плохо пригнанные доски и выгибался в петлях засов — надолго эта преграда бандитов не остановит…
Откуда-то сзади послышался взволнованный крик Паломы. Но Конан не успел толком разобрать, что она кричит. Доски раскололись, брызнув щепами — и вновь начался бой.
По счастью, на узкой лестнице мог сражаться лишь один человек; бандиты лезли вверх, одержимые яростью и жаждой мщения, лишь мешая друг другу — и пока киммерийцу не составляло труда отбивать атаки. Один
Но их место тут же занимали новые бойцы — а силы Конана были не беспредельны. Рано или поздно он устанет работать мечом… и что тогда? И где же — Сет ее побери! — подевалась Палома?!
В этот миг наемница оказалась рядом с ним.
— Спасены! Там — подмога! — Она мотнула головой куда-то назад.
Но Конан уже услышал и сам. Вопли у ворот особняка. Лязг мечей. Топот бегущих ног. …Гарбо наконец подоспел на помощь.
— Госпожа, там прибыл эскорт, который за вами прислал его сиятельство граф Лаварро! — Служанка, в низком поклоне присевшая перед креслом пожилой дамы, восторженно округлила глаза.— Человек сорок стражников, госпожа, все конные, с графскими штандартами… Ох!
Лигейя ласково улыбнулась девушке.
— Эскорт графа Лаварро подождет, дитя. Я еще не закончила свои дела в доме сына.— Она обернулась к Паломе, сидевшей на низком диване напротив.— Жаль, что не удалось избежать огласки. Рано или поздно я все равно намеревалась выйти из своего добровольного заточения — но все же не таким… шумным образом.
Наемница засмеялась. За несколько часов, прошедших после их чудесного спасения, две женщины почти не расставались; во дворце Месьора им отвели смежные покои, чтобы они могли отдохнуть после пережитых потрясений, однако они предпочли отдыху дружескую болтовню. Палома и сама не заметила, как успела рассказать Лигейе почти всю историю своей жизни…
Что касается супруга графини, то, разумеется, после резни, которую устроил Гарбо сотоварищи в центре Коршена, скрыть от него происшедшее было невозможно, однако ему, как и всем остальным, преподнесли сильно измененную и урезанную версию событий: якобы злодей Тусцелла, желая получить богатый выкуп, выкрал графиню прямо из сада, где она гуляла — но был замечен храбрецом Гарбо, который и вызволил несчастную жертву из лап коварных негодяев.
— Зато теперь Лаварро задаст бал в вашу честь — мы сможем на славу повеселиться!
— О, да, дитя, ты ведь любительница графских балов, я помню…
Смущенная, Палома не ответила, не зная, как реагировать на эти слова: слишком уж двусмысленным было ее первое и последнее появление во дворце, две луны тому назад. И откуда затворница Лигейя могла узнать?..
— Грациан рассказал мне эту историю. Признаться, я смеялась, как безумная!
Вот если бы мне еще кто-нибудь объяснил смысл шутки,— мрачно подумала Палома. Но вслух сказала совсем другое:
— Грациан… Я беспокоюсь за него. Он рисковал вашей жизнью — так глупо, бездумно и ненужно! И он отталкивает от себя хороших, верных ему людей! Зачем?!
Лигейя поднялась с кресла, прошлась по комнате, затем присела рядом с Паломой и ласково взяла ее за руки.
—
Палома не могла поверить своим ушам.
— Избавиться от вас?! И вы так спокойно говорите об этом? Да он чудовище или человек?!
— Человек, конечно. И именно поэтому — чудовище. Как и каждый из нас. Ты не знаешь истории нашего рода, дитя, и это к лучшему. Хотя, возможно, когда-нибудь я расскажу тебе… Но пока довольно будет сказать лишь, что я не вижу в этом ничего особенного. Просто… каждый из нас всегда вел свою игру. Я сумела бы защитить себя, не сомневайся. Хотя в какой-то момент мне это опротивело — именно тогда, десять лет назад, я и стала затворницей. Так было проще…
— Все равно — я не понимаю!
И вновь графиня Лигейя улыбнулась своей мудрой, всепрощающей улыбкой.
— О, дитя! Просто нужно разделять суть человека, его намерения и поступки. Добрый человек способен желать зла другому — и поступить дурно. Точно также скверный человек может желать кому-то блага. Скажу больше, можно, желая другому добра, причинить ему зло, и наоборот…
Наемница в сомнении тряхнула головой.
— Это слишком сложно для меня!
— И ты права. Ибо на самом деле нет ни добрых, ни злых людей, равно как ни добрых, ни злых намерений или поступков!
— О, вы совсем запутали меня! Так что же тогда есть?!
Лигейя задумалась.
— Об этом тебе лучше всего, наверное, сказал бы твой друг киммериец. Есть холодные, безразличные боги на небесах. И человек — с его волей и страстями. Вот и все!
— Но Грациан! Вы оправдываете то, что он сделал… но зачем он оттолкнул Конана от себя? Ведь вы слышали, что рассказал северянин: Грациан, по сути, сам признал, что они с Гарбо обманули его. Теперь киммериец уезжает. Он сказал, что не станет даже прощаться с Месьором…
А ведь о таком друге тот мог только мечтать! Зачем он так поступил с ним?!
— Он поступил мудро,— отозвалась графиня суховато, но, заметив, что глаза Паломы наполнились слезами — ибо девушка никак не могла пережить, что двое самых близких ей людей расстаются едва ли не врагами,— смягчилась.— Грациан был связан клятвой, которую дал Гарбо, и потому не мог быть честен с киммерийцем. Но он сделал самую разумную вещь, которая только ему оставалась: открыто признался в этом. Северянин ценит прямоту превыше всего. И потому не станет держать зла на моего сына. А это важно — потому что в будущем им еще суждено повстречаться, и я не хочу, чтобы они стали противниками.