Братья Стругацкие
Шрифт:
Прошло не больше года, и Медведев явился миру во всей своей красе, а Вл. Гаков к этому моменту уже вполне окреп, освоился в издательских коридорах и был готов всерьёз защищать цвета настоящей фантастики.
И трудно сказать, кто кому больше помог в итоге, старшие — младшим или наоборот. Важно, что уже тогда, в 70-е, они сумели выступить единым фронтом и делали всё для того, чтобы приблизить общую победу.
Встречи на квартире у АНа становятся регулярными. Булычёв, Ревич, Мирер, Ковальчук, Гопман, Бабенко собираются на свои маленькие «советы в Филях», обсуждают ситуацию, готовятся к решающей битве.
Нередко любят у нас повторять, что перестройка наступила, в частности, благодаря
О том, как начинался Семинар — из первых рук:
«…Не помню, писал ли я Вам, что уже второй год веду семинар молодых писателей-фантастов при секции н-ф литературы ЛО ССП. Ходит на этот семинар человек 10–15 молодых авторов в возрасте от 25 до 65 лет. Читаем и разбираем рассказы и повести. Ребята считают, что это полезно». (Из письма БНа Штерну, 11.02.74)
«…Не знаю, куда Вас прочит Балабуха, а я (лично) приглашаю Вас выступить у нас на Семинаре Молодых. Может быть, Вы слышали — это такая болтливая шарашка при секции НФ и НХ лит-ры ЛО СП. Собираемся под моим благосклонным председательством, читаем сочинения литюнцов (коим многим уже основательно за сорок), обсуждаем, ругаемся и вообще сотрясаем воздух. Балабуха у нас старостой, так что, собственно, он, может быть, Вас именно к нам и приглашал. До сих пор атмосфера у нас была приятная и почти даже откровенная (в разумных пределах, конечно)». (Из письма БНа Ковальчуку, 27.09.75)
И вот ещё из того же письма:
«Кстати, к Вам, возможно, заглянет (или уже заглянул) некто Слава Рыбаков с моим рекомендательным письмом. Это один из наших талантов. Между нами, самый, пожалуй, талантливый и многообещающий парнишка в Семинаре. За последний год я прочёл две его повести (а всего — три) — они превосходны. Будь моя воля — печатал бы их не медля при минимальной редакторской правке. Но в наших реальных условиях — никаких шансов. Мальчишка пишет как взрослый — жёстко, беспощадно и с хорошей выдумкой. Примите его поласковее — он из тех, что остро нуждаются в общении и всякое несущее информацию общение весьма ценит».
Писатель и востоковед Вячеслав Рыбаков — это именно тот, кого мне всё-таки, несмотря ни на что, захотелось назвать здесь и сейчас.
А вот первое упоминание о московском семинаре в письме АНа от 14 июня 1979 года:
«Состоялось заседание Комиссии (Московской) по случаю организации постоянного семинара молодых, наподобие твоего Ленинградского. Всего пока девять человек. Ожидается ещё примерно столько же (к концу года), а руководить будут Биленкин, Войскунский и Гуревич. Вёл заседание Биленкин, всё было очень мило и приятно. Кстати, в Совете по РСФСР утвердили мой проект программы Всероссийского конкурса им. И.А. Ефремова — конкурс будет закрытый, под девизами, я — председатель. Не утверждены только
Ну а теперь вернёмся всё-таки назад и попробуем рассказать относительно по порядку, как они жили в этот нелёгкий период.
1974 год, начавшийся у АНа такой замечательной второй поездкой в Душанбе, продолжится нелёгкой работой над «Миллиардом», переживаниями из-за БНа, страданиями о деньгах из того же Душанбе, третьей поездкой туда же — за гонораром. Наконец, напомним, именно летом 1974-го «уйдут» Жемайтиса, и тучи над «Пикником» сгустятся. Переписка с «МГ» сделается яростной, изматывающей, очередной этап работы над повестью высосет из АНа все силы, и перед финишным рывком ему придётся поехать с Еленой Ильиничной почти на целый месяц в Юрмалу, в Дом творчества «Дубулты» — просто отдохнуть — иначе не выдержать. А уже в декабре, ближе к Новому году, они закончат свой «Миллиард» и чуть-чуть позанимаются там, в Комарове всякой мелочевкой, в основном для кино.
БН помоложе, ему легче, несмотря на все жуткие стрессы, начиная с апрельского ареста Хейфеца и заканчивая сентябрьским судом над ним же. Он будет держаться молодцом и ни на что жаловаться не станет.
АН пока тоже ни на что не жалуется, но почему-то Новый год он встретит в неизбывной тоске и ещё не поймет, что это. А это — первый звоночек. Первая депрессия после завершения большой и славной работы. Теперь так будет всегда. Чем лучше получилась книга, тем глубже, тяжелее и дольше эта депрессия. У врачей есть какое-то объяснение этому классическому синдрому. Но что толку? Лечить всё равно не умеют. Да, чисто творческая депрессия — это не оригинально, как выясняется. Но для него это ново. Раньше было по-другому: бурная радость, гордость собою и… расслабуха — сухой закон отменяется, можно выпить! Теперь даже выпивка не радовала. Только помогала забыться. Ненадолго.
На первой страничке дневника за 1975 год, 3 января, после напоминаний себе, кому писать письма и куда ехать, он оставит следующую фразу:
«Апатия, general disinclination to the work of any sort».
Что означает: «Абсолютная несклонность ни к какому, блин, труду». Как переводчик я позволил себе некоторую вольность, добавив неологизм «блин», но уж очень хотелось сохранить этот стихотворный ритм английской фразы, да и по настроению получилось вполне близко. Настроение у АНа было никудышным.
Правда, к 18 января он возьмёт себя в руки и поедет в Ленинград. Они с БНом, как всегда, отправятся в Комарово и займутся там заключительной шлифовкой «Града обреченного» — перед тем, как положить его в «спецхран». Так они в шутку назовут квартиры доверенных лиц — самых надёжных и вместе с тем таких, у кого вряд ли станут искать. Я хотел выяснить имена этих достойных людей. А БН спросил меня: «Зачем?» Действительно — зачем? Главное, рукопись сберегли, она не ушла за рубеж, не попала в настоящий спецхран КГБ, а спокойно дождалась своего часа в перестройку.
В Комарове на этот раз они проведут всего неделю, будут ещё писать всяческие заметки и заявки. И вдруг неожиданно 23 января сочинят историю про «человека, которого было опасно обижать», появится даже список его жертв, имя — Ким — и название повести — «Хромая судьба». (Название, как известно, уйдёт совсем в другую сторону. А вот саму эту повесть суждено будет написать через шестнадцать лет АНу в одиночку. И параллельно БН весной 91-го возьмётся за свой вариант по мотивам тех же давних размышлений и, уже оставшись один, закончит совсем другую вещь — роман «Поиск предназначения».)