Братья Витальеры
Шрифт:
— Как тебя зовут?
— Киндербас [42] . — И ответ этот был дан рокочущим басом.
Клаус рассмеялся: пред ним был ещё совсем мальчик — и такой бас.
— Подходящее имя, — сказал он.
— Так меня прозвали, — недовольно пробурчал Киндербас. — По-настоящему я Эрик Тюнгель.
— Киндербас красивее, — заметил Клаус и протянул юноше руку. — Будем друзьями, Киндербас?
— Давай, — ответил тот.
42
Киндербас —
Они потрясли друг другу руки.
Так у Клауса появился новый товарищ.
На другой день, когда судно все ещё шло ввиду берега, лысый моряк позвал Клауса в кладовую оружия — крюйт-камеру. В крюйт-камере хранились латы, арбалеты, мечи, топоры.
— Какое же оружие тебе предложить? — спросил оружейник, в то время как Клаус с интересом осматривал доспехи, которые, словно подвешенные рыцари, свисали с потолка.
— Арбалет.
— У нас их всего два. А ты умеешь стрелять?
— Да, — ответил Клаус. — А это что за штука? — Он обнаружил большую металлическую трубу, украшенную извивающимися бронзовыми змеями.
— Наша пушка, — с гордостью пояснил оружейник. — Нюрнбергская работа. Какого угодно разбойника обратит в бегство.
Клаус погладил толстую бронзовую трубу, положил руку в её зловещую пасть. Да, можно было поверить, что перед таким оружием дрогнет любой пират.
Оружейник с важным видом принялся объяснять Клаусу, как обращаться с пушкой, которая носила красивое имя «думкёне», что значило — «отвага».
— Поднимаем ствол повыше… — Ствол покоился на деревянном основании и легко поднимался. — Насыпаем внутрь порох. Плотно забиваем. Бросаем один из этих шариков в её пасть. Подносим сюда тлеющую паклю. Целимся. Пиф-паф — и у врага в брюхе дыра.
— Великолепно — воскликнул Клаус и бросил взгляд в угол помещения, где лежало множества каменных кругляшей — ядер.
— Да, с «думкёне» на борту можно спокойно спать. — Оружейник снял с крюка один из арбалетов, и только теперь Клаус заметил, что у старика нет левой руки: пустой рукав кителя болтался свободно. — На, посмотри. Прекрасное оружие.
Клаус натянул тетиву, приложил арбалет к плечу, прицелился. Отличная штука. Хороши были и стрелы из крепкого дерева с массивными железными наконечниками.
— Можно мне выстрелить? — спросил Клаус.
— Только, когда появятся пираты, — смеясь, ответил оружейник. — А пока пусть повисит здесь. Для стрельбы по бакланам это слитком шикарно.
— Как тебя зовут? — спросил Клаус.
— Меня называют Старик Хайн.
— Это пираты тебе отрубили руку?
— Нет, реей оторвало.
Скоро Клаус познакомился со всем экипажем: вечно пьяный капитан Хенрик
Священника Клаус видел редко, тот большей частью находился в своей каюте и покидал её только, чтобы, поднявшись на корму, подышать воздухом да посмотреть на море. Зато цирюльник Лоренц появлялся то тут, то там, осматривал бочки с водой, стоящие при входе в кубрик, резал бороды, волосы и чирьи; его обязанностью было следить за чистотой и здоровьем команды.
«Санта Женевьева» проходила Грейфсвальдскую бухту. Клаус, свободный от вахты, стоял на бушприте и вглядывался в далёкий остров. Серое небо было затянуто облаками, и волны, длинными однообразными валами накатывающиеся на судно, были совершенно такими же серыми, только гребни их иногда посверкивали белой пеной. Черно-белые бакланы стремительно кружили над волнами, то споря в скорости с ветром, то вдруг на минуту замирая в воздухе с неподвижно распростёртыми крыльями.
В кубрике сгрудились матросы и тянули припрятанный бренди. Киндербас стоял на карауле у входа, чтобы никто из обитателей кормы не застал их за этим занятием. Молчание Штуве было куплено за пару стаканов. К тому же и на корме выпивали бренди не меньше.
На марсе грот-мачты сидел матрос Бернд Дрёзе, самый сильный человек на борту. Ему ничего не стоило перетащить на себе с борта на борт большую бочку с водой или одному управиться с главной реей. Вахта в этих водах была ответственной: берега острова Рюген стали излюбленным пристанищем пиратов. Чтобы не быть застигнутым врасплох, Старик Хайн даже установил на палубе «думкёне».
Штуве был у руля, и Клаус стоял рядом с ним, внимательно наблюдая, как он справляется с румпелем.
— Они уже напились? — спросил Штуве.
— Не знаю.
Штуве было около сорока; среднего роста, с необыкновенно широкими плечами, причём левое чуть ниже правого. Ровно подстриженная со всех сторон, чёрная как смоль борода вокруг узкого лица и маленькие тёмные глазки под нахмуренными бровями очень соответствовали его мрачному угрюмому нраву.
— А я уже стоял на руле, — сказал Клаус.
И он не лгал, ему часто приходилось водить боты по Эльбе. Разумеется, это были небольшие боты, но все же он справлялся и надеялся, что когда-нибудь и ему доверят румпель.
— Cui bono, — сказал корабельный старшина.
Это выражение он применял во всех случаях жизни. Он огрызался «Cui bono?» — «Чего надо?» Когда ему было хорошо, он этими же словами подтверждал своё хорошее настроение. «Cui bono», — говорил он, если хотел сказать: так держать или — все в порядке!
Когда ветер немного утихал и наступали спокойные минуты, какие случаются на море и в штормовую погоду, становилось слышно, как в каюте храпит капитан.