Братья
Шрифт:
Дмитрий же, научившийся говорить каких-нибудь пять месяцев назад, так и не произнес ни слова, он прижался к матери и, зарывшись лицом в ее юбку, крепко держал ее за палец маленькой рукой. Казалось, даже надзирательница была растрогана; выводя детей из комнаты, она избегала смотреть Тоне в глаза.
И вот теперь Тоня лежала на койке в своей камере и ждала конвоиров. В соседних камерах ждали конвой ее товарищи - известнейшие еврейские писатели и мыслители Советского Союза. Их тоже должны расстрелять на рассвете. "Господи боже, - подумала Тоня, - разве они совершили какое-то преступление? Разве не служили они верой и правдой
Тоня почувствовала, как на глаза ее навернулись слезы, и прикусила край грубого одеяла, чтобы заглушить рыдания. Охранники не должны слышать, как она плачет; она не доставит им этого удовольствия. Может быть, все-таки это просто кошмарный сон и сейчас она проснется у себя дома, в кругу семьи? В конце концов, не прошло и трех лет с тех пор, как ей была вручена литературная премия Маяковского, а ее стихи учили в школах, читали на заводах и в военных городках. "Литературная газета" даже напечатала интервью с ней и два ее лучших стихотворения, и о ней заговорили как об одном из претендентов на орден Ленина. И вот теперь она здесь, в ожидании казни за преступление, которого она не совершала.
Все это произошло потому, что в годы Великой Отечественной войны она и ее первый муж Виктор Вульф вступили в Антифашистский комитет. Этот шаг и определил их судьбу. Однако, с другой стороны, у них не было никакого иного выхода - само правительство принудило их к этому. Это было в 1941-м, всего лишь через год после того, как она убежала из дома и вышла замуж за Виктора. Они так любили друг друга, и оба были молоды, оба были талантливыми поэтами, целиком и полностью отдавшими себя делу строительства социализма, и оба мечтали о новом мире, который они будут строить, как только закончится война.
Комитет был создан в самые тяжелые дни войны, когда немцы были в пятидесяти километрах от Кремля, готовясь к последнему и решительному штурму. В один из вечеров Виктор пришел домой очень возбужденный и рассказал ей об Антифашистском комитете, который должен был объединить самых известных еврейских деятелей культуры Советского Союза. Виктора просили стать одним из организаторов.
Естественно, что он был польщен. Ведь ему было всего двадцать восемь лет! Конечно, он согласился, и их обоих избрали в руководящий орган комитета.
Позднее Виктор вошел в состав первой делегации, которая отправилась в США. Вернувшись домой, Виктор привез ей кучу вестей от старшей сестры Нины, которая теперь жила в Нью-Йорке. Нина прислала ей пушистую белую кофточку и, помня о слабостях сестры, три толстые плитки шоколада. Сам Виктор был под впечатлением встречи с Эйнштейном, который обещал поддерживать работу Комитета.
Неприятности начались после войны. Кое-кто из их друзей предложил распустить Комитет. Она помнила, как Славин заявлял:
– Мы члены Союза советских писателей! Нам не нужна еврейская организация!
Но Славин и те, кто его поддерживал, оказались в меньшинстве. Большинство руководства считало, что теперь Комитет должен работать еще активнее.
– Советским евреям необходимо идейное руководство!
– сказал их председатель Соломон Михоэлс на пленарном заседании, и собравшиеся поддержали его приветственными криками. Тоня помнила страстную
В сентябре 1948-го, в тот день, когда Виктор начал преподавательскую деятельность в Московском университете, Комитет сделал еще один шаг навстречу своей судьбе. Михоэлс и его заместитель профессор Сапожников направили письмо Сталину с просьбой учредить в Крыму еврейскую автономию. Они также просили вождя осудить антисемитизм в СССР.
Они зашли слишком далеко. Им следовало понять это еще тогда, когда писатель Илья Эренбург, известный своими связями в Кремле, неожиданно подал в отставку с поста одного из руководителей Комитета. Был и еще один дурной знак, на который они не обратили внимания, - Сталин игнорировал их обращение.
Тоня и Виктор не были этим обеспокоены; в то время они были слишком заняты, обустраивая свою крошечную квартирку, которую Виктору удалось получить благодаря его связям в Министерстве культуры. В январе сорок девятого их настигла страшная весть о злодейском убийстве в Минске Соломона Михоэлса. Официальная версия гласила, что виновны в этом какие-то бандиты, однако его жене так и не удалось узнать подлинных обстоятельств его гибели.
Странные, тревожные слухи циркулировали среди членов Комитета. Говорили, что убийцы Михоэлса не были просто хулиганами, что это дело рук офицеров тайной полиции и что убийство было спланированное и подготовленное на Лубянке. Некролог, который должен был быть опубликован в "Правде", в последний момент был снят, а митинг членов Комитета, посвященный памяти его председателя, был без всяких объяснений запрещен властями.
Виктор упорно отказывался верить слухам. Он постоянно твердил Тоне, что подобные вещи происходить в Советской России просто не могут, однако Антифашистский комитет жил в постоянной тревоге и беспокойном ожидании, а из уст многих его членов можно было слышать самые мрачные пророчества.
– Я чувствую себя так, словно на моей шее все туже и туже затягивается петля, - сказал им однажды вечером Яша Славин сразу после встречи с французскими поэтами-коммунистами.
Этот долговязый юноша с крупным адамовым яблоком и задумчивым взглядом выразительных еврейских глаз был их лучшим другом. У него был знакомый в Политбюро - некто Михаил Пащко высокопоставленный партийный чиновник. Именно он по секрету сообщил Славину, что Сталин, получив послание Комитета, был вне себя от ярости. Когда Славин сообщил это своим друзьям, в глазах его появился самый настоящий ужас.
Виктор только пожал плечами.
– Сейчас не те времена!
– сказал он, впрочем, как-то неуверенно.
Но Тоня знала, что в Восточной Европе один за другим шли показательные процессы и демократические лидеры оказывались на виселице по обвинению в "заговоре против государства". В России люди просто-напросто исчезали без всякого следа. Согласно слухам, несколько миллионов человек были помещены в исправительно-трудовые лагеря за Полярным кругом, а тысячи других расстреляны без суда. Тоня и Виктор никогда не говорили об этом между собой. Может быть, они боялись, может быть, не хотели признаться себе в том, что алый флаг их родины может оказаться запятнан.