Братья
Шрифт:
Оба они знали теперь, что обвинения против Виктора и Тони Вульф были ложными, что улики были сфабрикованы чьим-то злым, горячечным мозгом и что советская государственная машина совершила роковую ошибку. Немного поколебавшись, Нина показала Алексу копию закрытого доклада Хрущева на XX съезде Коммунистической партии в 1956 году. Эта речь, попавшая на Запад какими-то тайными каналами, была опубликована всего несколько месяцев назад. Хрущев развенчал Сталина, объявив его преступником и убийцей, на чьей совести были показательные суды, пытки и массовое истребление людей.
– В это очень нелегко поверить, голубчик, -
– Наш вождь и учитель товарищ Сталин, проповедник идей коммунизма, которого мы называли "отцом народов", оказался вдруг злодеем из злодеев.
– Я читал, что перед смертью Ленин предостерегал партию против него, осторожно заметил Алекс.
– Ленин, должно быть, перевернулся в своем мавзолее, когда узнал, что наделал Сталин, - твердо сказала Нина.
– Это объясняет все, что случилось с Тоней и Виктором. Коммунизм ни при чем. Во всем виноват Сталин, который приказал своим палачам совершать все эти ужасные убийства и казни. За это твои родители поплатились жизнями.
Кроме того, Нина добавила, что отец Алекса, может быть, еще жив никто не видел, как он умер. Услышав это, Алекс только выразительно посмотрел на тетку, и она смолкла. Оба знали, что Виктор Вульф мертв; в лагерях за Полярным кругом узник мог продержаться от силы год или два.
Вид открывающейся двери в доме Беневенто оторвал Алекса от воспоминаний. Из дома, жуя яблоко, вышла Клаудия. Двое мойщиков окон, работавших по соседству, засвистели при виде ее, засунув в рот пальцы, но она даже не взглянула на них.
Она была так привлекательна в джинсах, тапочках без каблуков и белой просторной блузке, расшитой зелеными цветами! По всей видимости, зеленый был ее любимым цветом.
Алекс уже вскочил и готов был броситься к двери, когда, к своему удивлению, увидел, что Клаудия пересекла улицу и, подойдя к их дому, исчезла в подъезде. Она шла к нему!
В панике Алекс бросился к двери, потом поспешно вернулся к столу, пытаясь привести в порядок книги и тетради и собрать в стакан разбросанные ручки и карандаши. Он не знал, как ему быть. Еще ни разу он не принимал у себя девушек. Но дверной звонок уже залился звонкой трелью, и в прихожей послышались быстрые легкие шаги Нины. Дверь отворилась, и в комнату поплыл певучий мягкий голос его вчерашней знакомой:
– Привет, вы Нина? Я Клаудия Беневенто, подруга вашего Алекса. Он дома?
– Да, он дома.
– В сухом голосе Нины проскользнули удивленные интонации. Черт побери, она могла бы быть немного дружелюбнее!
Он шагнул к двери, но Клаудия уже была в гостиной, улыбаясь ему.
– Привет, Алекс!
– воскликнула она.
Боже мой, как она была прелестна! В полутемной прихожей Алекс разглядел суровое лицо Нины, которая смотрела на него через плечо гостьи.
– Я хочу посмотреть твою картинную галерею, - сказала Клаудия. Можно?
Вчера вечером Алекс рассказал ей о своем собрании фотографий и плакатов, которые были приклеены у него над столом.
– При одном условии, - ответил он.
– Каком?
– Клаудия уже была возле стола и рассматривала стену.
– Это спутник, - обрадовалась она.
– А это кто? Ленин?
Он не ответил, и Клаудия обернулась к нему.
– При каком условии?
– Что ты подаришь мне для моей коллекции одну из твоих
– Согласна!
– с готовностью кивнула она.
– Но с условием.
Алекс скрестил на груди руки и не без удовольствия кивнул в знак согласия.
– Не поужинаешь ли ты с нами сегодня вечером? Мы празднуем наш переезд в Бруклин. Моя мать готовила целый день, а бабушке ты очень понравился. Она сказала, что ты - прелесть. "Пригласи, - говорит, - Алессандро, пригласи этого молодого кавалера". Ты придешь?
Алекс не смог сдержать улыбки.
– Мне нравится твоя бабушка. Я приду, но ради нее одной.
В следующий момент он сообразил, что ему придется оставить Нину одну. Он обернулся.
– Нина, - сказал он, - Клаудия...
Но Нины уже не было в прихожей, а в звуке ее быстрых шагов, удаляющихся в сторону кухни, были одиночество и упрек.
Он, однако, совершенно позабыл о Нине, стоило ему только переступить порог дома Клаудии. Он словно попал в другой мир, отстоящий от его собственного на несколько геологических эпох. Алекс успел привыкнуть к могильной тишине в квартире тетки, нарушаемой лишь редкими телефонными звонками да дребезжащими звуками, доносящимися из патефона, когда Нина ставила одну из русских пластинок. В доме Клаудии, напротив, царили восхитительно громкие и самые разнообразные звуки. Здесь никто не разговаривал спокойно - каждый кричал во всю силу своих легких; то и дело раздавались взрывы смеха, кто-то принимался петь, а кто-то вступал в легкую перебранку с одним из родственников. В гостиной гремело радио, мадам Беневенто руководила из кухни своим непослушным племенем, а телефон постоянно был кем-то занят, передавая деловые разговоры, девчоночью болтовню, мальчишеские похвальбы, кулинарные рецепты, которыми обменивались женщины. Молодые голоса говорили по-английски с острым нью-джерсийским акцентом, голоса постарше чаще прибегали к музыкальному, полнозвучному итальянскому.
Из большой кухни в глубине дома распространялись по всем комнатам дразнящие запахи чеснока и специй, жареной рыбы и мяса, кипящего масла и острых соусов. Постоянно приходили и уходили какие-то родственники, двоюродные и троюродные братья, а близнецы - дети старшего брата Клаудии то восторженно вопили, то плакали, носясь по всему дому и путаясь у всех под ногами. Мать Клаудии как из-под земли возникала в коридоре с сумками, набитыми всякой снедью, бабушка пробиралась вдоль стен, равномерно постукивая своей тростью, а мистер Беневенто постоянно уединялся в своем кабинете с кем-нибудь из коллег, приехавших по делам бизнеса.
Даже убранство комнат было иным. В отличие от строгой, аскетичной обстановки теткиной квартиры дом Беневенто был наполнен разноцветными ковриками и циновками; вычурные, массивные итальянские диваны были прикрыты выцветшими бархатными покрывалами и завалены пухлыми подушечками; резные деревянные буфеты были устелены кружевными салфетками; огромные лампы снабжены абажурами из цветного стекла или из ткани с тяжелой золотой бахромой. Были здесь и столы темного дерева с фарфоровыми статуэтками, ветхие и пыльные мягкие кресла, а также многочисленные картины с итальянскими пейзажами, развешанные по стенам вперемежку с изображениями святых, ангелов, апостолов, мадонн и самого Господа Всемогущего в самых разных одеяниях.