Братья
Шрифт:
Аво не спорил, боясь, что тема разговора сменится на другое направление. Он даже покивал на то, что нарды – это спорт. А так – просто слушал, как Рубен объясняет правила игры, подкидывая в тщедушных руках два кубика размером не больше грецкого ореха.
Как-то посреди лета Аво проснулся от звука бьющейся посуды и громких криков. За стеной разворачивалась семейная сцена между родителями Рубена. Аво сел и потряс Рубена за плечо, однако тот не проснулся… или притворился, что продолжает спать.
После той ссоры Аво стал плохо спать. Но самое главное – к нему переменился отец Рубена. Поначалу называвший его своим вторым
Услышав это, Аво протянул руку и растормошил спящего Рубена:
– Слушай, уж не знаю, что я такого сделал, но теперь твой отец невзлюбил меня.
Рубен повернулся в его сторону, потянулся за очками и нацепил их на глаза.
– Ты тут совсем ни при чем, – сказал он. – Отцу перестали давать работу – ему больше не присылают учебники на перевод. Сам-то думает, что это из-за того, что он оставил в тексте упоминание об американской помощи после геноцида, потом редактор это вырезал. Но на самом деле он срывает все сроки, потому что пьет. И об этом знают абсолютно все.
В соседней комнате громко хлопнула дверь. На пол упало что-то тяжелое – то ли молоток, то ли чугунный горшок.
– И что, ты можешь спокойно спать, когда тут такое происходит? – спросил Аво.
И тогда Рубен рассказал ему о своих ночных похождениях.
За много лет до приезда Аво Рубен, еще ребенок, в разгар родительских ссор убегал из дому. Если ссоры происходили днем, он уходил в лес, прогуливая школу. Но бывало, что и ночью бродил по городу в полном одиночестве. Шел к памятнику Сергею Кирову, в честь которого был назван город, садился и разговаривал с ним, как с живым человеком, как с другом.
Однажды у памятника его застала мать. В тот раз ссора была совсем уж невыносимой: муж швырнул в нее книгой и стал угрожать, что подпалит себя собственной сигаретой. Он в своем уме? «Хватит», – подумала она. До этого она никогда и никому не рассказывала о своих семейных неурядицах, но теперь была исполнена решимости прямо сейчас забрать сына и вернуться в Ереван, чтобы жить там с родителями и братьями. Было поздно, она устала. Но ничего… Встань и иди.
Однако Рубена не было в постели. И тогда она выбежала под дождь, разбрызгивая грязь, бросилась в город, к дому мастера Тиграна – ну куда еще мог отправиться Рубен? Она уже понимала, что все равно вернется домой, что ее порыв бросить мужа прошел – и она винила в этом Рубена: и надо было ему куда-то пропасть… Но, увидев сына, бесконечно одинокого, как он сидит под зонтиком и разговаривает с памятником, она расплакалась. Жить с таким отцом, в такой стране… К тому же он такой хрупкий, цыпленок совсем… Два поколения назад лучшие представители народа были убиты, и Рубен был живым доказательством вырождения.
Потом она жалела, что упустила момент – ей надо было не прятаться, а выйти и приободрить сына. Заставить его посмеяться над собой, как свойственно жителям соседнего Ленинакана. Разговаривать с памятником – да это же смешно, пусть и смех этот сквозь слезы… Но ничего такого она не сделала, стояла за деревом
Рубен стал водить Аво по ночам на центральную площадь. В такие часы, когда улицы пусты, Аво разглядывал неосвещенные прямоугольники жилых домов на фоне темнеющих гор, и горы казались ему ужасно древними, да впрочем, как и все вокруг. Он чувствовал себя ученым-историком, изучающим неведомую цивилизацию. И пока Рубен без умолку вещал ему о стратегиях в нардах – прайминг, блиц-удержание и тому подобное, – Аво задавался вопросом, какие строчки из прочитанных им стихотворений могли бы выразить раскрывавшиеся перед ним образы.
Во время одной из таких прогулок Аво увидел Мину. В тот раз они просидели у памятника гораздо дольше обычного. Уже над горами взошло солнце, и через площадь на работу повалили толпы людей. Среди них была девочка с черной лентой в волосах и лакированной доской для игры в нарды под мышкой. Проходя мимо, она неловко махнула им рукой.
– Кто это? – спросил Аво.
– Никто, – ответил Рубен, закрывая свою доску.
– Она махнула тебе. И у нее тоже есть доска. А тебе не кажется, что хорошо бы рассказать мне о твоей подруге. И может, ты меня познакомишь с ней?
– Ничего она не подруга. Мы просто вместе учимся. Она мой соперник.
– Она нравится тебе?
– Не, мне все равно.
– А, ну, значит, нравится. Как ее звать?
– Ты что, есть не хочешь? Ты же все время жуешь. А тут завтрак пропустил.
– Какие у вас тут все обидчивые! – сказал Аво, решив про себя, что общение с этим тщедушным букой ему особо-то и не нужно. Не хочет, ну и черт с ним.
Так они и проделали весь обратный путь до деревни – невыспавшиеся, раздраженные, и да, Рубен правильно заметил – голодные.
Позже Рубен рассказал еще одну историю. В прошлом году из Министерства образования ему пришло приглашение поступить в Ереванский университет. Письмо доставили в школу, и учителю Рубена, товарищу В., велено было лично вручить конверт адресату. Но, как выяснилось, проблема заключалась в том, что товарищ В. двадцать лет назад сжульничал во время игры в нарды с отцом Рубена. Это вскрылось, и, компенсируя свой позор, он решил мелочно отомстить. Вместо того чтобы отдать письмо, он сам вскрыл конверт и зачитал приглашение перед всем классом, причем таким издевательским тоном, что вся гордость и радость Рубена сразу испарились.
Выслушав исповедь Рубена, Аво издал что-то наподобие сочувствующего мычания, однако еще в Ленинакане ему доводилось общаться с подобными ребятами. Начисто лишенные чувства юмора, вечно хмурые, они, казалось, родились не в том месте и не в то время. Аво не испытывал к ним никакого сочувствия. Поддержать? Невозможно давать ободряющие советы – по сути, единственный совет, который мог бы сработать: «Будь поменьше похожим на себя».
Лето близилось к концу, и Аво с нетерпением ждал начала школьного года, чтобы познакомиться с новыми ребятами. Ему было неприятно признаваться себе в этом, но он готов дружить с кем угодно, кроме странного мрачного подростка, с которым спал в одной комнате. Так-то так, но даже при одной мысли, что он стремится оставить общество Рубена, ему делалось не по себе; в нем поселялось чувство вины, и совесть не давала покоя. Однако разрыв казался неизбежным. Нужно найти себе подходящую компанию, а Рубен пусть возвращается в тот мрачный мир, в котором он пребывал до их знакомства. Вряд ли в старости они вспомнят друг о друге…