Бремя государево(сборник исторических романов)

Лебедев Михаил Николаевич

Труба снова повторилась, на этот раз уже в самой непосредственной близости от москвитян, ожидавших, что будет дальше. Пестрый проворчал вполголоса:

— Это, кажись, не призыв бранный. Наверное, говорить они с нами желают. Надо и нам потрубить в ответ, коли так. Трубни-ка, брат! — кивнул он ближайшему ратнику с огромным рогом за плечами. — Пускай поближе подходят без опаски.

Трубач не заставил себя ждать. Пронзительно взвизгнула московская труба и наполнила воздух переливчатым рокотом, лишенным задорных воинственных звуков, свойственных ей в минуты боя, когда стараются придать сигналам возможно свирепые тона.

— От пермских

князей к воеводе московскому! — донесся из-за деревьев густой сильный голос, говоривший чистым русским языком. — От князей воеводе слово сказать! Можно ли поближе подойти?

— Подходи, подходи, чего боишься, — крикнул Пестрый, нетерпеливо поводя плечами. — Ведь слыхал небось, что посланника не куют, не вяжут… Ну, и подходи без опаски, благо тебя честью просят!

На тропинке точно из земли вырос высокий плечистый человек, в ратном одеянии, отличавшемся богатством и нарядностью. На голове его блестел позолоченный шлем, с выдававшимся впереди черным крестом, сразу бросившимся в глаза москвитянам. На лице его играла лукавая усмешка, когда он между рядами вражьих воинов смелою поступью подходил к князю Пестрому.

Это был Василий Арбузьев, принявший на себя обязанность передать московскому военачальнику слова князей Микала и Мате, решивших в последнюю минуту попытаться покончить миром дело с Москвою, если условия Москвы окажутся приемлемыми.

— Буди здрав, воевода степенный, — поклонился Арбузьев, сняв шлем с головы. — Привет тебе от высоких князей пермских!

— Здравствуй, здравствуй, добрый молодец, — отозвался Пестрый, приветливо кивнув головою. — Спасибо за привет князьям пермским. Чего еще скажешь ты мне, а?

— А ты старшой из воевод московских, так, что ли? — спросил посланец, не убедившись еще в том, что перед ним стоит действительно главный начальник вражьей рати. — Мне, видишь ли, со старшим разговор вести приказано, а посему прости за спрос мой смелый.

— Верно, старшой я воевода, зовут меня Пестрый-князь. Может, слыхал где случаем?

— Про Пестрого слыхать мне приходилося, — оживился Арбузьев. — Про него много всяких сказок идет. Это тот, который…

— Чего который?

— Который Божьей правдой живет. Аль, может, другой еще Пестрый есть, не ведаю я?

— На Москве князь Пестрый я один, а детишки мои молодехоньки еще. А про правду мою как тебе сказать? Много ведь люди и хвалят кого понапрасну… А ты из каких будешь?

— Из Новгорода Великого я, сын боярский.

— Ишь ведь куда ты попал! А теперича, значит, князьям пермским ты служишь, да?

— Служу, пока хочу, вестимо. А не захочу — человек я вольный, как птица небесная!

— А ну-ка, говори мне, птица небесная, — ухмыльнулся воевода, которому открытый вид новгородца очень понравился, — чего твои князья восхотели? Не сдаются ли они на милость государя московского, как того я советовал бы им? Аль, может, упрямятся они? Так, право, по мысли моей, не стоило бы нам кровь проливать друг у друга. Лучше бы добром да миром дело кончать. А крови проливать мне не хотелось бы.

— Князья тоже не желают кровь проливать, — сказал Арбузьев. — Люди они кротости беспредельной, рады на мир идти. Оба они послали меня к твоей милости боярской…

— А как зовут князей твоих, скажи-ка ты мне? — перебил Пестрый, спохватившись, что он еще не знает, от каких именно князей явился новгородец.

— Главный князь пермский Михаил, что в Покче живет, а другой князь — Матвей, который Изкаром

владеет. От них и пришел я к тебе, воевода могучий. Они под Изкаром стоят с воинством несметным, ждут прихода незваных гостей, чтоб угостить их чем Бог послал…

— Хе, хе, хе! — засмеялся боярин. — Люблю я принимать угощение, от чистого сердца которое. Только неужто князь Михаил успел уж к Изкару подойти, коли он недавно еще в Покче рать собирал? Не путаешь ли ты, добрый молодец?

— Зачем путать? — хладнокровно возразил новгородец. — Не привык я лжу говорить, не сумлевайся в словах моих, боярин именитый. Верно, под Изкаром князья Михаил да Матвей стоят. И повелели они сказать твоей милости боярской: зачем-де нам в битве народ губить? Зачем напрасно кровь проливать? Не лучше ли полюбовно-де нам сладиться? Потому как люди православные мы тоже, значит, братья москвитян по вере своей…

— Тоже братья… смехота одна! — фыркнул было один отрядный начальник, стоявший поблизости, но Пестрый так строго поглядел на него, что тот сразу осел на месте и сделал серьезное лицо, сконфузившись собственной бестактности.

— Добро, добро, — кивнул воевода новгородцу. — Значит, покоряются князья твои под нозе государя Ивана Васильевича, так, что ли?

— Не покоряются они, княже-воевода, под нозе Ивана Московского, а откуп ему предлагают, дань платить согласны, вроде дымового вашего. А вольностями своими не поступаются.

— А мне приказ такой дан, — внушительно заговорил Пестрый, — покорить Пермь Великую под нозе князя-государя Ивана Васильевича, чтоб, значит, ни о каких вольностях и разговору не было. И должен я приказ этот исполнить. И исполню я сие неукоснительно! А там уж как знает государь. Может, и даст он опять вольность народу пермскому. Но в том я ручаться не могу, вестимо. А посейчас я исполняю волю пославшего меня и должен пермян покорять, хоть тоже, по правде сказать, не по душе мне кровь проливать христианскую!..

— Значит, не согласен ты, князь-воевода, на откуп, сиречь на дань народную? — спросил Арбузьев и прямо поглядел в глаза Пестрому.

Последний отрицательно потряс головой.

— Не во власти моей, добрый молодец. Пускай князья пермские без уговора всякого Москве поддаются, тогда и потолкуем мы о дани народной. Может, и смилуется государь, вольность кой-какую оставить, а мне приказано только Пермь забрать да совокупить ее с державою московской…

— А и прожорлива же Москва ваша, как щука зубастая! Пощады никому не дает. Ни чести, ни совести у ней нет, а о жалости и говорить нечего. А еще христианством своим величается… Э, да чего толковать! — махнул Арбузьев рукою, сурово нахмурив брови. — Не по правде живут у вас на Москве, воевода степенный. Кровью людской упиваются. Недавно еще Новгород наш злосчастный разорили, а теперича на пермян пошли. Может, море крови такое же прольется, как и у нас в те поры в Новгороде… А ты не серчай на меня, князь-воевода. Поневоле ты сюда пришел, ведаю я, не твоя вина в кровопролитии грядущем. Слыхивали мы про житие твое праведное: таких людей, как ты, днем с огнем поискать надо! Стало быть, не ты виноват, виноват тот, кто послал тебя… А князья пермянские доброй волей своей не поддадутся Ивану Московскому! Так ты и знай, воевода! Либо воля, либо смерть на поле брани, так и велели они сказать. Прощенья просим, княже-боярин пресветлый! — отвесил низкий поклон Арбузьев и, надев шлем на голову, медленным шагом пошел в ту сторону, откуда пришел.