Бремя императора: Навстречу судьбе
Шрифт:
– На ногах пока держитесь? – спросил император у островитян.
– Кое-как держимся, твое величество, – резко кивнул Кирек.
– Придется еще часа два потерпеть, потом отдыхать пойдете. Сейчас отправимся к вам на Эрдаваг и поучим пресвятую сволочь уму-разуму.
– Ради такого – сколько надо продержимся! – загорелись гневом глаза Ивки.
– Учтите еще одно, ребята. Эльдары-то вы эльдары, да только ничего еще не умеете. Знания получили, а практического опыта – ноль. Потому тренироваться придется так, что тысячу раз меня проклянете.
– Придется – так придется, – пожал плечами еще не пришедший в себя Кирек.
Санти
Итин Зарремб, Светоч Веры эскадры, захватившей Эрдаваг, зло смотрел на мрачного полковника Таркиса, командира экспедиционного корпуса.
– И где еретики?! – визгливо поинтересовался он. – Вы обещали достать их из-под земли еще неделю назад!
– Светоч Веры! – вытянулся паладин. – Обещая вам это, я не представлял себе, что такое здешние катакомбы. Приношу свои извинения. Больше двадцати отрядов солдат не вернулось на поверхность. Найти там что-нибудь совершенно невозможно, если не имеешь плана подземелья. А мы его не имеем! Но сегодня мы все-таки кое-кого поймали. Только проклятые еретики отказываются служить проводниками, несмотря ни какие пытки.
– Щенки есть? – насторожился инквизитор.
– Да, двое.
– А вы говорите – отказываются… – захихикал Зарремб, довольно потирая пухлые руки. – Давайте еретиков сюда, я займусь щенками на их глазах, сразу согласятся.
– Как скажете, Светоч Веры! – поклонился паладин, постаравшись не выдать своего отвращения.
Снова эта жирная тварь будет детей пытать! Единый, до чего же противно… Неужели Тебе нужны боль и горе детишек? Невозможно в это поверить. Скорее всего, это «святые» отцы выдают собственное скотство за Твою волю. А не денешься никуда!
Полковник поспешил покинуть инквизитора, боясь не сдержаться. Очень хотелось прибить его, до зуда в руках хотелось. Но присяга, будь она проклята!
Не прошло и часа, как к столбам на главной площади городка привязали трех островитян. Они с ужасом смотрели на закрепленных в пыточных станках детей, мальчика девяти лет и девочку двенадцати. Семья Артихо попалась карвенцам по неосторожности – голод стал нестерпим, вот и выбрались на близкие к поверхности уровни катакомб, надеясь наловить улиток или лягушек. Прав был старый Вуко, когда просил не рисковать. И детей с собой какого-то дорхота взяли. Из-за собственной глупости теперь придется смотреть, как святоши будут издеваться над малышами. Ни один не знал, сумеет ли выдержать и не предать. Внизу ведь много других детей, до которых жаждет добраться этот жирный убийца. И как выдать их? Нельзя же…
Инквизитор, поигрывая ножом, приблизился к девочке с гнусной ухмылочкой на жирных губах, склонился над ней и сделал первый надрез. Воздух пронзил отчаянный детский вопль. Больше инквизитор ничего сделать не успел – непонятно откуда ударила белая молния, и карвенец рухнул на землю обугленной тушей. Из возникшей локтях в двадцати серой дымки вышел человек в темно-сером плаще, лицо которого скрывала туманная маска. Привязанные к столбам островитяне радостно переглянулись. Император! Помощь пришла! Его величество сопровождали два эльдара.
Повелитель Элиана поднял руки, с его пальцев сорвались десятки молний, поразивших потрясенно застывших на площади карвенских солдат. В живых остались лишь немногие успевшие бросить оружие. В числе прочих среди них оказался и полковник Таркис – его император почему-то
Над эскадрой, бросившей якоря в половине морской версты от берега, сгустилась туча, и на корабли обрушился зеленый дождь. Они растаяли под этим дождем, как тает снег под весенним солнцем. Вскоре только маслянистые пятна на воде напоминали о том, что здесь что-то было.
Санти применил заклятие, которое до него не применял еще ни один из императоров Элиана, слишком страшным оно было, слишком много сил забирало. Если бы скоморох не являлся носителем истинного Света, он и не решился бы – слишком просто сжечь себя при такой попытке. Но никакое иное не могло быстро разделить солдат врага на тех, кто просто честно служил своей родине, стараясь при том остаться человеком, и нелюдь, способную пытать детей. Убивать карвенцев скопом не хотелось, и так слишком много человеческих жизней на его совести. Пусть нелегко пришлось, зато умерли только подонки. Среди паладинов таковыми оказались почти все.
Услышав плач девочки, император вздрогнул и поспешил к ней. Слава Единому, инквизитор успел только порезать бедняжке ногу. Быстро залечив рану, Санти отвязал ребенка, затем освободил остальных.
– Ваше величество, спасибо вам! – рухнула на колени женщина средних лет, мать спасенных детей.
– Не за что, – вздохнул он. – Как ни жаль, вам придется вернуться в катакомбы, у меня сейчас нет войск, которые я мог бы разместить здесь. Половина страны в руках святош.
– Половина?! – с ужасом переспросил кто-то. – Единый Создатель…
– С продуктами поможем, – продолжил император, – но придется просидеть под землей еще долго. Прежде всего, мне надо найти вашего бургомистра. А вы подождите здесь. Только сперва…
Он повернулся к оставшимся в живых карвенцам и махнул полковнику Таркису, приказывая приблизиться. Тот подошел и поклонился, едва сдерживая дрожь и понимая, что против проклятого колдуна совершенно бессилен.
– Вы живы только потому, что остались человеком, – холодно сказал император. – Потому, что вам не нравилось то, что творили инквизиторы с людьми. Все выжившие – из таких. Вскоре я переправлю вас в лагерь для пленных под Элиандаром. Когда в вашей стране падет власть первосвященников, Карвену понадобятся люди, подобные вам, полковник.
– Я в вашей власти, Ваше величество, – горько усмехнулся паладин. – И вы правы, далеко не всем карвенцам нравится то, что творят Светочи Веры. Мы тоже люди и равнодушно смотреть на казни детей не можем.
– Давно надо было уничтожить этих тварей, раз так.
– Присяга… – вздохнул полковник. – Я офицер.
– Соберите ваших людей, – сказал император, – здесь холодно, без одежды они не переживут ночь среди скал. Я переговорю с островитянами в катакомбах и вернусь за вами. Если кто-нибудь не пожелает сдаваться в плен, пусть пеняет на себя.