Бремя империи

Афанасьев Александр

Оперативное время пять минут пятьдесят секунд

Район Пешавара

Северная Индия

Старший капрал САС Ричард Тиммонс вышел из палатки, нашарил в кармане спички, достал сигару. Нормальной гильотинки для сигар у него не было, поэтому кончик он отрезал ножом — американским Ка-Бар, разработанным для морских пехотинцев. Раскурил, спрятал нож. Закашлялся — дым пошел не в то горло. Предчувствия дурацкие… Все сегодня шло наперекосяк, все из рук валилось, кусок в горло не шел.

Вчера в лагерь пригнали пополнение.

Любо плюнуть — откуда только набрали. Часть, конечно, купили на базаре как рабов, часть пришли сами — решили встать на путь джихада, наслушавшись того бреда, что несут ваххабитские проповедники. Половину, прежде чем учить, надо хоть немного откормить. Многие неграмотны — как им объяснять устройство автомата, если они кроме примитивной мотыги в своей жизни ничего и не видели…

Интересно, сколько времени стратеги из Лондона дадут для того, чтобы подготовить все это воинство и снова отправить в поход на Россию?

Старший капрал снова затянулся сигарой — единственное доступное удовольствие в этой Богом забытой дыре сигары и виски — и снова закашлялся. Выплюнул сигару, посмотрел на звездное небо. В метрополии такого нет, здесь звезды просто огромные — кажется, что рукой достать можно. Взглянул на часы — скоро рассвет…

Сплюнув, старший капрал отправился обратно к себе в палатку. Без глотка односолодового точно не заснуть. А надо еще поспать, так рано встать — потом весь день как вареный будешь…

Еще через минуту с небольшим что-то промелькнуло на усыпанном звездами небе — а потом сплошная стена разрывов накрыла лагерь…

Конец сентября 1992 года

Где-то в Крыму

Сезон уже почти закончился, и купальщики возвращались домой от теплых берегов, а курортная жизнь замирала. На променаде набережной, где в разгар сезона яблоку негде упасть, было относительно свободно, можно было даже найти место у чугунных, витых решеток и посмотреть на море. Смотрел я недолго, напомнило другой город, где была такая же набережная.

Время идет, и рано или поздно мы залечим свои раны на теле. Но мы никогда не сможем залечить свои раны в душе. Мы никогда уже не будем прежними…

Таксомотор мне удалось найти легко, и взяли с меня совсем немного. Таксист — смешной усатый грузин, кои в этих местах держали все перевозки, что-то рассказывал всю дорогу, эмоционально размахивал руками, ухитряясь не слететь с дороги, но мне до этого дела не было. Палку я свою бросил, голова уже почти не кружилась. На наставления выписывавших меня докторов я тоже плюнул. И вообще — вляпался в дерьмо я под самый конец, да так обидно, что и рассказывать не хочу. Может, и расскажу когда-нибудь. Позже. Хорошо, что контузией да незначительными ранениями обошлось…

Закрытый дом отдыха Министерства обороны только числился по оборонному ведомству, на деле он принадлежал разведке и использовался в самых разных целях, в том числе и в прямой — для отдыха офицеров

Главного разведупра Генерального штаба. О том, что Юлия здесь, я узнал совсем недавно. Никаких препятствий к тому, чтобы посетить ее, не было, просто опасались каких-то действий со стороны британской разведки. Все равно, информация о ней была, и если они узнают, что она выжила, одна из немногих, кто был замешан в недавние события самым прямым образом, то попытаются выйти на нее, чтобы понять, что на самом деле произошло. Возможно, и ликвидировать — теперь она была опасна, потому что знала часть правды — пусть малую часть, но все же правды…

Таксисту я дал десятку, махнул рукой, когда он начал искать сдачу. Придерживая локтем папку, направился к КП.

— Господин капитан-лейтенант! — Заметив орден Святого Георгия третьей степени, начальник караула вытянулся во фрунт, забыв даже должностные обязанности. — Вам… назначено…

— Мое имя должно быть в списке. Капитан-лейтенант Воронцов.

Награждали меня по закрытому списку флота, удивительно, но без приписки «без права ношения до отставки». Потом я узнал, что так распорядился Государь.

Точно так же, по закрытому списку, присвоили внеочередное звание, и то и другое — без указания сути заслуг, хоть в этом секретность соблюли. Много таких, как я, в последнее время стало по Руси великой — с наградами, которые в мирное время не получишь никак, и с жестким, недобрым блеском в глазах. Тех, кто падает на асфальт, когда на улице вдруг прострелит автомобильный глушитель, тех, кто не спит по ночам. Много…

— Так точно, господин капитан-лейтенант. Машину вызвать?

— Что, простите? — Я вернулся в этот мир из раздумий.

— Машину. До основного здания почти два километра идти, да в гору.

— Ничего страшного. Пройдусь. Заодно поврачуюсь, говорят, у вас тут воздух лечит.

— Так точно, господин капитан-лейтенант, зимой — ни одной простуды ни у кого!

— Это хорошо…

Идти надо было мало того, что без малого два километра, так еще и почти все время в гору — по причудливо петляющей между соснами, кедрами и кипарисами выложенной брусчаткой дороге. По дорожкам, вьющимся между деревьями, ходили люди, по брусчатке вверх и вниз сновали электрокары — обычные машины сюда не пускали. Попадавшиеся навстречу пациенты недоуменно смотрели на меня — появляться в форме здесь было моветоном…

Палата. Светлая, просторная, похожая на гостиничный номер. Видимых мер охраны нет. Открытое окно…

— Как ты? — Голос ее был все тем же, манящим, хотя и усталым.

— Нормально. Почти — нормально.

— Я думала… — Она отвернулась, посмотрела куда-то вдаль, в огромное, панорамное, выходящее во дворик окно. — Кто же придет за мной. Оказалось, ты…

Я раскрыл папку, бросил на кровать рядом с ней лист гербовой бумаги…

— Читай.