Бремя колокольчиков
Шрифт:
Отец Глеб вышел его проводить. Заморозка не было, и ноябрьская деревенская грязь полновластно овладела дорогами и тропинками.
На двери тёмно-синей Нивы отца Георгия, сквозь грязь просвечивала выведенная серебрянкой, доставшейся батюшке после покраски колхозного памятника Ленину, надпись: «Масоны виноваты!» [28]
У дер евенского стар ца
Научи меня жить, научи меня что-нибудь делать,
Сочтены мои ночи, и дни, словно сны, коротки.
А то, что любит сквозь сон, то,
– Да, молод ты, отец Глеб, но и я не многим старше был, когда на этот приход приехал почти уж полвека назад.
Старый и молодой священники сидели за столом в избушке и пили чай. За окном был виден угол храма, а за ним расстилались леса, поля, холмы; снег и бескрайняя тишина.
– Я, - продолжал отец Леонид, сухенький старичок с одновременно острым и спокойным взглядом, - конечно, не из столичных был, но и не из деревенских, в райцентре всё же вырос. Недокормленное военное поколение. Выжил-то чудом, а когда в армию из-за нехватки веса не взяли, в институт местный педагогический поступил. Тогда, после войны, священников некоторых с зоны Сталин выпустил. Вот сюда, в это захолустье, отца Михаила и направили служить. Он десять лет отсидел... Сам старой школы, со многими знался из той, ещё дореволюционной церковной интеллигенции, о ком сейчас книжки пишут. Народ к нему сюда из города потянулся за молитвой и советом, так и я к нему попал. Многим он всю жизнь рассказывал...
– Прозорливым был отец Михаил. Я слышал, что и чудеса творил!
– перебил только рукоположенный, отец Глеб, которому было двадцать с небольшим. Его назначили на восстановление, точнее на строительство храма почти с нуля в одной из соседних деревень.
– Да не знаю... Опыт у него большой был, мудрость, знание жизни, людей... Понять и обогреть умел. А чудеса... Я не видел, так чтоб точно утверждать... Да и о людях всё сказать не из прозорливости, а из опытности можно, - отвечал отец Леонид.
– Да... По его рекомендации я в семинарию поступил, а потом дьяконом сюда вернулся. Позже и священником стал. А после смерти отца Михаила и настоятелем здесь остался. Так и служу... Только ноги - никуда. Я десять лет на велосипеде из города ездил, чтоб суставы работали, но болезнь берёт своё...
Отец Леонид встал за чайником. В глаза бросалось, как тяжело ему ходить.
– Ты, отец Глеб, человек городской, здесь тебе надо к другой жизни привыкать. Если надеешься, что бабки твоей матушке с детём по хозяйству сами помогать будут, то зря. Все эти рассказки про добрый народ... нет, встречаются, конечно, как и везде, но не часто. Бабы здесь жизнью и мужьями- алкоголиками битые, часто озлобленные и не очень-то далёкие... Ты ж поди всё по-другому представлял.
Отец Глеб потупился. Старый священник помолчал и продолжил.
– Людей подлинно Духом живущих, вообще очень мало. Даже среди святых, заметь, не все такие. Возьми хоть даже древних: мученик Вонифатий уж совсем крайний случай... А если в жития вчитаться, то и увидишь, что большинство лямку свою тянуло по жизни, терпели, мучились, ошибались, падали, унывали, глупости даже говорили и делали, от природы своей и воспитания,
– Да! Отче!
– перебил молодой священник.
– Мы с отцом Георгием давеча одно место из Лествицы34 обсуждали...
– А?! Лестница?
– как будто не расслышал отец Леонид - У меня тоже на колокольне давно не чиненная, по ней уж никуда не заберёшься, только шею сломаешь. А отец Георгий - человек неровный, и тут дело не в том, что он выпивает... Он с людьми ладить не умеет. Пафоса много, а дела не очень. Вокруг него постоянно какой-то конфликт. К людям подход нужен, и к ситуации в целом... Вот приход мой взять. На хозяйстве у меня здесь две старые прихожанки: казначей и староста. Друг друга ненавидят... Так я - то одной начинаю больше благоволить - то другой. Так они пока за мою симпатию борются, обо всём прочем забывают. Я у них - третейский судья. Никогда на меня не жаловались, все мои решения выполняют наперегонки, чтоб сопернице насолить.
– Это как-то... не по любви, что ли...
– Эх! Батюшка, ты в деревне! Какая тут любовь?! Здесь в пять утра коров доят, а не под луной гуляют.
– А ещё, отец Леонид, я слышал, вы самоубийц отпеваете...
– Да. Я считаю, если бес над человеком посмеялся, то почему уж и мы должны, а все эти отсылы в епархию за тридевять земель за благословением - бюрократия сплошная.
– Но, извините, отче... Каноны ведь воспрещают... Или это у вас подвиг такой, а от этого и болезни...
– Отец Глеб! Пойдём молиться, a-то вон Манька уже храм отворила, а я ещё облачение тебе хотел пожертвовать.
Они встали и пошли в храм. Отец Глеб часто вспоминал этот разговор, всякий раз сокрушаясь, что не то и не так сказал. А думал-то - образованным себя показать, этаким ходоком в народ для его, народа, и своей пользы и спасения. [30]
Второе крещение Руси
Говорит он, я знаю вас, знаете и вы меня.
Все, что я хочу сказать, свободными должны вы стать.
Собирайтесь ко мне, прямо сейчас. Все за мной!
The Beatles [31] , «Соте together».
– Жарко, батюшка! И как вы во всех этих одеждах ходите?
– Да нормально, в Греции насколько жарче, а там отцы вообще всегда в чёрных подрясниках ходят, и купаться у них не принято духовенству... Ой, как много людей собралось!...
На полянке у мостика проточного пруда стояла толпа. Мужчины, женщины, много детей. Отец Глеб испугался: как ему, первое лето только служащему, в одиночку справиться с крещением всего этого народа, правильно организовать, ничего не перепутать, ведь и последование он ещё плоховато знает, а больше одного человека вообще никогда не крестил.