Бремя Крузенштерна
Шрифт:
– - Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, - выслушав ее, спокойно заявил Чернобородый.
– Ты выдала себя уже тем, что увидела меня через морок, а это значит, что Кора открылась тебе, - и вдруг воскликнул, как человек, которого покидает самообладание когда дело коснулось наболевшего: - Какая чудовищная несправедливость! Попасть в руки какому-то ничтожеству, прячась от меня, словно я какое-то грязный тупой раб. Ее магия до сих пор витает над тобой, а ведь ты даже не сознаешь, что к тебе попало, - сокрушался он не скрывая злой досады, затем отчеканил
– - Я не понимаю всего этого бреда, что вы мне здесь наговорили, да и не хочу понимать, и требую чтобы вы немедленно ушли отсюда немедленно, - Лена нервничала все больше, по мере того как крепло ее подозрение в том, что перед нею какой-то ненормальный.
Незнакомец вдруг резко встал, напугав ее еще больше.
– - Ней смей говорить со мной подобным тоном! Ты понятия не имеешь кто перед тобой!
– он надвигался на нее и в полутьме комнаты его глаза вдруг полыхнули неестественным, нечеловеческим огнем.
Девушка в ужасе пятилась от него, не в силах отвести взгляда от его горящего взора. Зрачки незнакомца разгорались багровым накалом, буравили, прожигая ее мозг, причиняя невыносимую головную боль.
– - Прекратите... пожалуйста...
– прохрипела Лена, сжимая голову руками.
Ноги ее подкосились и она упала на колени. Ее мучитель встал над нею.
– - Надеюсь, ты усвоила урок и больше не проявишь своеволия. Завтра я буду ждать тебя здесь, в этой твоей убогой конуре. Ты принесешь книгу сюда и отдашь ее мне. Завтра! Запомни это хорошенько. Завтра...
От слез, лившихся непереставая и ослепительной вспышки боли, Лена ничего не видела. Больше всего на свете сейчас она хотела одного, чтобы это прекратилось. Ведь когда-нибудь, настанет конец ее мучениям. Но боль нарастала, становясь все тяжелее и непереносимее, пока не достигла своего пика, когда Лене показалось, что ей разносит голову на мелкие куски и, повалившись на пол, она потеряла сознание.
Что-то влажное коснулось ее лица, потом еще раз и еще. Лена постепенно приходила в себя. Голова раскалывалась так, что даже поднять веки и то было больно. Но это было только отголоском того мучения, что ей пришлось испытать. Не дай бог, чтобы такое повторилось еще раз. Она просто не переживет этого. Что-то влажное и шерщавое опять коснулось ее щеки и Лена со стоном открыла глаза.
– - Ох, Мисюсь, - простонала она жалобно.
Довольная, от того что хозяйка наконец-то пришла в себя, кошка мурлыча принялась месить лапками по ее груди.
– - Отстань... Ох, как же мне плохо...
– жаловалась Лена, пытаясь подняться и принять сидячее положение.
Перед глазами все кружилось, ее знобило, руки и ноги дрожали от противной слабости. Наконец, спихнув с себя мурлыкавшую Мисюсь, ей удалось с трудом подняться и она, опираясь о стену, побрела на кухню. Пересиливая головокружение и тошноту, поставила чайник на газ, - благо там, кажется, плескалось немного воды, - достала из холодильника пакет молока и наполнила им кошачью миску, возле
– - Пей осторожно... оно холодное, - опустившись на табурет, предупредила девушка, жадно лакавшую кошку.
Засвистел, закипевший чайник и Лена навела себе кофе. В голове назойливо стучали одни и те же мысли: "...завтра ...работа ...это ужасно ...книга ...работа". Лена посмотрела на часы. Какая работа в шесть утра? До девяти еще уйма времени и можно наконец поспать, выпив анальгин. Голову тут же прострелила знакомая вспышка боли. Кинувшись к шкафчику, Лена дрожащими руками нашла в жестяной коробке из-под печенья какие-то болеутоляющие таблетки и запила, сразу две, горячим кофе.
– - Что же это такое?
– жалобно спросила она у Мисюсь.
Кошка подняла от миски мордочку, облизнулась и уселась на задние лапки, глядя на хозяйку огромными изумрудными глазищами.
– Эй!
– раздался от входной двери Любашин голос.
– Ленка, ау! Ты еще спишь? И как оно спиться при открытых дверях?
– - Я на кухне, - отозвалась Лена.
– - Ага, не спишь, значит, - обрадовалась Любаша, входя на кухню в светлом плаще с уложеными в пышную прическу волосами, заполнив все вокруг тонким ароматом духов.
– Ты, что, правда всю ночь провела с открытой дверью?
Лена оглядела свои мятые джинсы и блузку в которых всю ночь провалялась на полу.
– - Так худо?
– с тревогой вглядываясь в ее лицо, спросила Любаша, заняв свободный табурет и пристороив на коленях лакированную сумочку.
– Я как чувствовала, что надо заглянуть к тебе. Ты вчера была такой странной.
И Любаша замолчала, выжидающе глядя на соседку. Ее молчание давало Лене время объяснить причину своих поступков и больного вида.
– - Все в порядке... Правда... Я всю ночь... читала, - и, видя, что Любаша нисколько ей не поверила, не впопад предолжала: - Хочешь кофе?
– - Давай, - неожиданно согласилась Любаша, несмотря на то что, как надеялась Лена, той давно уже надо было выходить на работу.
Но, видимо, Любашино любопытство было сильнее боязни выговора начальства. Достав еще одну чашку, Лена засыпала в нее кофе и долила оставшийся в чайнике кипяток, которого едва хватило на полкружки.
– - Молока? Бери сахар. Вот печенье. Как все прошло с Василием?
– через силу поинтересовалась Лена, боясь предстоящего дотошного допроса Любаши.
– Слушай, у тебя нет с собой обезбаливающего?
– - Солпадеин.
– - Давай!
Щелкнув застежкой, Любаша открыла свою сумочку и достала начатую упаковку таблеток.
– - Спасибо.
– - Ну и фрукт твой Вася, - хихикнула Любаша и принялась рассказывать, прихлебывая горячий кофе, не заметив, что сумочка сползла с ее колен, шлепнувшись на пол.
– Я вела себя дипломатично, как мы с тобой и договаривались. Пригласила его за стол и только мы начали пить чай, как объявился Славик.
– - Так рано?
– удивилась Лена.