Бремя одежд

Куксон Кэтрин

И не успела эта беспощадная, холодная фраза прозвучать до конца, как Дональд уже повернулся и вышел, с силой захлопнув дверь, чего никогда не делал раньше. Пальцы Грейс все еще были крепко прижаты к губам, когда она с безумным видом посмотрела в зеркало, но увидела там не собственное изображение, а строфу из Книги Бытия: «И ОНА ПОЙМАЛА ЕГО ЗА ОДЕЖДЫ СО СЛОВАМИ „ЛЯГ СО МНОЙ“, И ОН, ОСТАВИВ СВОИ ОДЕЖДЫ В РУКАХ ЕЕ, В ПАНИКЕ БЕЖАЛ ОТТУДА».

Дональд посмотрел на нее так же, как, наверное, Иосиф смотрел на жену своего хозяина-египтянина… но Грейс не была чьей-то чужой женой, она была женой Дональда… однако ему не нужна была женщина, по крайней мере, для

любви. Она, Грейс, схватила его за одежды, она показала ему свое обнаженное тело – и что же? Он в панике бежал.

О, Боже! О, Боже! Грейс с усилием отвернулась от зеркала, и хотя она пристально всматривалась в обстановку спальни, она ничего не видела, зрение ее затуманилось. Но она не плакала. Наклонившись и закрыв лицо руками, она повторяла «О, Боже! О, Боже!»

Бормоча эти слова, она неожиданно бросилась к своей одежде и стала лихорадочно, путаясь в материи, одеваться.

Когда молния на боку платья была застегнута, Грейс застыла неподвижно, с поднятыми под мышки руками Взгляд ее был устремлен на ковер. «Куда я пойду? – спросила она себя. – К тете Аджи?.. Нет, нет.» Но тетя поняла бы, Грейс знала, что тетя поняла бы ее. Какими словами описать свой поступок, который привел к этой ситуации? И сможет ли кто-нибудь понять это невыносимое чувство, охватившее ее, когда она осознала, что была отвергнута?.. Она больше не могла так, не могла. Она – грязная, аморальная особа. И этот приговор вынес ей – навечно – ее собственный муж.

Не включая свет, она прошла через кладовку и по металлическим ступенькам лестницы быстро спустилась в сад. Ночь казалась не такой уж темной. Почти не замедляя бег, Грейс схватила ключ от калитки, висевший на гвозде у двери теплицы. Отомкнув калитку, она даже не остановилась, чтобы закрыть ее за собой или вынуть ключ, а, миновав узкую полоску травы, побежала к лесу.

Прежде она никогда не бывала в лесу ночью или даже в сумерки, и если бы теперь полностью отдавала себе отчет в своих поступках, темнота ужаснула бы ее. Но сейчас в ее душе не было места для страха, не было места ни для чего, кроме чувства стыда – и желания как можно быстрее избавиться от него. Она бежала, раскинув руки, отводя ветки, и, споткнувшись в третий раз, не удержалась и плашмя упала на землю. Ошеломленная, она лежала, с трудом переводя дыхание, в ночной тиши ей неожиданно почудился звук шагов. Но опять же Грейс не испытала чувства страха, а только решила: кто бы это ни был, он не догонит ее.

Она вскочила и снова побежала, и вскоре ноги подсказали ей, что она достигла дороги, покрытой кремниевой галькой. Теперь она побежала увереннее, как будто могла разглядеть направление, и не успела даже глазом моргнуть, как оказалась у проволочного заграждения. Она ударилась о него так сильно, что чуть не упала навзничь.

Когда Грейс наклонилась, чтобы пролезть под проволокой, то заметила позади среди деревьев свет факела. Но она знала, что Дональд никогда не найдет ее в этом отгороженном от внешнего мира месте – по крайней мере, до тех пор, пока она не сделает то, что задумала.

Она никогда не рассказывала Дональду о своих прогулках в этот район и полагала, что он даже не догадывается о существовании каменоломни. Пробравшись через узкий проход в кустах, Грейс направилась не к грязному «пляжу», а начала карабкаться по уступам к вершине скалы. В дальнем конце ее был крутой обрыв глубиной около шестидесяти футов. У подножия скалы в этом месте грязи не было, там лежали огромные глыбы разрабатывавшегося когда-то камня, заросшие папоротником.

Первые капли

дождя укололи лицо Грейс. Он как будто проник внутрь ее разгоряченного мозга и внезапно вернул его в норму. Она остановилась, переводя дыхание и уже спокойнее, с обычным в таких случаях удивлением, подумала: «Идет дождь». Но в следующий момент она опять начала отчаянно карабкаться вверх, потому что совершенно отчетливо услышала шаги бегущего Дональда, и поняла, что он бежит, ориентируясь на звук ее собственных движений. «Если он прикоснется ко мне, я убью его, убью, убью!» – мысленно закричала она.

Когда Грейс достигла относительно ровного участка на вершине, темнота, усиливаемая дождем, лишила ее всех ориентиров, и она бежала уже наугад, даже не зная, в каком направлении находится край скалы. Когда над головой ее сверкнул огонь факела, она несколько мгновений растерянно моргала, потом повернулась и, ослепленная, рванулась прочь, но уже секунду спустя яростно, как дикая кошка, вырывалась из чьих-то рук. И только когда Грейс поняла, что эти руки были уверенными и сильными, а не безвольными и мягкими, она затихла.

– Ну, ну, успокойтесь же. Расслабьтесь, не бойтесь меня, – знакомый добрый голос как-то обволакивал ее. Какое-то время она стояла неподвижно, ее голова покоилась на плече человека, но потом ее начало трясти, как в лихорадке. Слезы, готовые вот-вот вырваться наружу, превратились в упругий комок и застряли в горле, затрудняя дыхание. Грудь Грейс судорожно вздымалась, как будто ей не хватало воздуха.

– Не бойтесь, никто не причинит вам зла, – очень мягко продолжал он.

Это было слишком. С губ Грейс сорвался крик, который могло бы издать раненое животное, затем потоки слез ручьем устремились из ее глаз; текло и изо рта, и из носа…

– Ну, ну, успокойтесь, не надо так плакать, не надо. Посмотрите, дождь вымочил вас насквозь. Наденьте это, – она почувствовала, как он набросил ей на плечи пальто, потом повел через валуны. Она рассеянно отметила, что они миновали то место, где она увидела его лежащим.

– Присядьте, здесь сухо, – он усадил ее на землю, и когда руки отпустили Грейс, она отвернулась, легла и закрыла лицо.

Прошло немало времени, прежде чем она вновь стала понимать, о чем он говорит.

– Не надо плакать, хватит. А то будете плохо себя чувствовать. Ну-ка, сядьте.

Но она не могла сесть. Ее тело содрогалось от рыданий, и он ничего не стал больше говорить, только легонько похлопывал ее до тех пор, пока медленно, постепенно буря не утихла, и Грейс осталась лежать тихая и обессилевшая.

Пока она смотрела в иссиня-черную землю, ее чувства вновь начали приходить в нормальное состояние, и она осознала, что лежит на территории каменоломни возле Эндрю Макинтайра и что он наверняка принял ее за сумасшедшую. Она медленно села.

– Я… я не знаю, что… что сказать, – прерывистое, неровное дыхание мешало ей говорить. – Я не знаю, что вы подумаете обо мне.

– То, что вы очень несчастны.

Грейс вздрогнула, как будто ее укололи. Хотя она не видела Эндрю, но знала, что он смотрит на нее.

– Вы ведь очень давно чувствуете себя несчастной, верно?

Она почувствовала, как ее лицо буквально вытягивается от изумления. Никто не знал о ее переживаниях, никто не догадывался, что она несчастна. Она не забывала держать себя, как всегда, и смеяться, как обычно, а Дональд на людях обращался с ней исключительно мило, даже ласково.

Будто со стороны она услышала свой голос – тихий, едва различимый, все еще неуверенный после недавних рыданий: