Бремя секретов
Шрифт:
— В тысяча девятьсот десятом? Ах да! Именно в этот год Япония присоединила Корею, верно?
— Присоединила? Да уж… Это было просто нашествие. Все закончилось тем, что тысячи корейцев приехали в Японию в поисках работы.
Я всматриваюсь в лицо отца. Скрестив руки на груди, он внимательно наблюдает за тем, что происходит в яме. Разрезом глаз он напоминает мне дядю. Интересно, а не кореец ли он? Не скрывает ли он от сына собственное происхождение, потому что получил японское гражданство?..
Потом он рассказал сыну о том, что происходило
Среди них вполне мог быть мой дядя. У меня закружилась голова. Я приложила ладони к ушам и закрыла глаза. «Нет! Нет!» Я долго стояла неподвижно, не в силах пошевельнуться.
— Надо сказать, — продолжил отец юноши, — что тогда погибли не только корейцы, но и китайцы, и японцы из Тогоку.
— Китайцы и японцы? — удивился сын. — Как так?
— Из-за акцента их приняли за корейцев.
Мне вспомнились наши соседи из нагайя, в котором мы жили с мамой. Они родились в провинции и говорили с сильным акцентом. «Неужели японцы расстреляли своих соотечественников, даже не признав их?»
— Корейцев истребляли разными способами, — рассказывал отец. — Бамбуковыми копьями, кирками, пилами, ножами.
— Ты это видел?
На минуту отец замолк, потом наконец ответил:
— Да. На полях лежали тысячи мертвых тел с перерезанным горлом, с вывихнутыми руками, проломленным черепом. Были даже беременные женщины со вспоротыми животами, откуда торчали неродившиеся младенцы. Такая жестокость чудовищна.
Я чуть не потеряла сознание. «Спуститься или вернуться назад?» Поразмыслив с минуту, я надела темные очки, спустилась на берег и встала среди людей, наблюдавших за рабочими. Кто-то даже фотографировал. «Журналисты?» Я надвинула шляпу поглубже.
На другой стороне ямы я заметила несколько девушек, одетых в чима-чогори. С ними была женщина, похожая на учительницу. Я подошла к ним. Девушки беседуют между собой по-корейски. Я не понимаю, о чем они разговаривают. Но сама их речь отзывается во мне ностальгией. Женщина смотрит на дно ямы, в руках у нее букет цветов. Она стоит неподвижно. Светлая кожа, миндалевидные глаза немного навыкате. Длинные черные волосы собраны на затылке в пучок, ровная нить пробора. Прямая осанка. Снова принимаюсь рассматривать цветы, которые она держит в руках. Да это же колокольчики! «Мама!» На глаза навертываются слезы. Ноги подкашиваются. Женщина начинает напевать «Ариранг». У меня по щекам катятся слезы. «Она здесь! Она вернулась за мной спустя пятьдесят девять лет!» Ярко-синие колокольчики и белый рукав чогори.
Рабочие продолжают копать. В яме тесно. Время от времени рабочие сменяют друг друга. Стук лопат отдается гулким эхом в лучах жаркого солнца. При слове «кость» я каждый раз вздрагиваю. Собравшиеся наблюдают — иные терпеливо, иные с раздражением — за ходом работ, которым, кажется, не видно конца.
— Что у вас там
Я оборачиваюсь. Мужчина держит за плечи старую женщину, которая лежит на земле, не в силах встать на ноги. Она приподнимает голову, и я вижу ее лицо. Пухлые губы. Круглые глаза. «Госпожа Танака!» Нет, не может быть…
Мужчина, который придерживает ее за плечи, спрашивает:
— Кто-нибудь знает ее?
И потом говорит рабочим несколько слов по-корейски.
— Ничего страшного, это все пустяки, — уверяет его женщина. — Вы очень любезны. Просто у меня вдруг закружилась голова. Теперь все прошло. Сейчас я вернусь к себе домой.
Шатаясь, она поднимается.
— Вы уверены? — беспокоится мужчина.
Я подхожу к ним.
— Я могу проводить вас. Я как раз собиралась идти.
Женщина растерянно смотрит на меня. Я снова предлагаю проводить ее.
— Поднимайтесь по этой лестнице, — говорит мужчина. — Здесь ближе всего до автобусной остановки и до вокзала.
На улице, ведущей к дамбе, уже не так много народу. Вдоль парапета выстроились в ряд такси. По пути к вокзалу я спрашиваю женщину, где она живет. Она называет свой адрес и добавляет:
— Это маленький квартал за холмом, с вершины которого виден Токио. Во время землетрясения на тот холм сбежалось много народу.
«Так это же холм горечавок!»
— Подождите минутку, — говорю я ей.
Возвращаюсь к парапету и зову таксиста.
— Это здесь, — указывает женщина таксисту. — Мой дом совсем рядом.
Такси останавливается напротив узкого переулка. На машине тут уже не проехать.
— Я вернусь через несколько минут, — говорю я водителю. — Вот только провожу госпожу до дома.
— Нет, — перебивает она. — Вы должны зайти ко мне ненадолго.
На этот раз настойчивость проявляет она. Шофер ждет моего ответа. Поразмыслив, я говорю:
— Хорошо. Можете ехать.
Протягиваю ему деньги и помогаю женщине выйти из машины. Такси уезжает. Дома в этом квартале беспорядочно теснятся. Я осматриваюсь вокруг.
— А где же холм, о котором вы рассказывали? — спрашиваю я женщину.
Она указывает на север. Там я вижу только высокое каменное здание.
— Холм за этим домом, совсем недалеко. Пятнадцать минут пешком. Мои дети всегда играли там после школы.
Она ведет меня по узкой темной улочке. Воздух прохладный. Я медленно иду следом за ней. Повсюду разбросаны картонные коробки и пустые бутылки из-под пива. По обеим сторонам улицы жмутся друг к другу одноэтажные дома. Меня обступают окна, крыши, двери. Вдруг в нос ударяет резкий запах. Я останавливаюсь и спрашиваю:
— Что это за запах?
— Так пахнет кимчи. Обед без риса и кимчи — это не обед!
Вдоль стены дома крадется кошка. Венчики космей покачиваются в глиняных кадках. «Куда я попала?» Мгновенье спустя ко мне возвращаются воспоминания детства. «Да ведь я тут жила с мамой!» Острая боль пронзает тело. Колени дрожат. «Не может быть…»