Бремя Власти
Шрифт:
— Господин полковник, вам приказано выдвигаться следом за полком Крайца!
Граф настолько ушел в себя, что не заметил как возле него оказался гонец от командующего, да не один, а с парой ординарцев — крепких парней, такие и пятерых противников свободно сдержат, пока важное послание будет скакать к своему адресату.
— А больше уважаемый генерал ничего не хотел передать? — спросил фон Ларенц, сплевывая на землю, аккурат под ноги гонцу.
Но тот видимо был тертым калачом и даже виду не подал на то что оскорблен. Привык к тому, что имперская знать вела себя подобным
— Единственное — просил не лезть вперед, дабы не испортить диспозицию всего крыла.
— Ха! Да этот ублюдок еще смеет мне указывать как воевать? Сучий потрох! Пусть катится обратно под подол своей мамаши, а не играет в войну!! — взъярился полковник, но саботировать приказ конечно же не стал — за подобное и под трибунал попасть не долго, особенно, во время войны.
А вот поругать командующего, который к тому же младше на пяток лет — дело святое, тем более генерал-лейтенант Таль, якобы потомок истинных государей Трансильвании, ничем примечательным на воинской ниве не примечателен. Да и чин ему присвоил император только в силу того, что его отец активно помогал Священной Римской Империи в последней войне с османами. И вроде даже немало покрошил врагов собственной рукой, но фон Ларенцу конечно было на это плевать — у него голова работала только в одном направлении: как бы занять место потеплее, вольготнее, сытнее. В общем нормальные желания европейского аристократа.
Однако как бы там ни было, полк кирасир через десять минут построился в походную колонну и направился прямиком на указанную диспозицию. Пусть эта так называемая армия и была собрана в большинстве из вчерашних крестьян, но это все же армия и какая-никакая дисциплина имеется. А имперцы знают о ней как никто другой!
— Господин, впереди идет бой!
— Какой к чертям бой? Здесь никого кроме вшивых собак Крайца никого нет, — раздраженно спросил у появившегося перед ним капитана авангарда полковник.
— Так он и участвует, против него бьются кочевники, те что у осман…
— Их же изгнали русские, когда забрали те земли на побережье?! — неприятно удивился фон Ларенц.
Капитан в слегка припорошенной пылью форме пожал плечами. Думать о таких материях ему в принципе пока не полагалось — его задача вовремя узнать важные сведения, а затем правильно донести их до командования, а вот когда у него под рукой будет хотя бы батальон или на худой конец несколько эскадронов, вот тогда и о глобальных вопросах можно будет задуматься.
— Хотя плевать — от нашего удара эти немытые скотоводы разбегутся быстрее чем мы сделаем первый залп, — оскалился полковник. — Герард, готовь людей, пора показать кто тут хозяин!
Фон Ларенц повернулся к своему заму — барону Дральгу, человеку опытному и даже по-своему выдающемуся: все атаки возлагаемые майором вносили ошеломление и страх в ряды противника. Ни разу Герард не показывал в бою свою спину, хотя и не всегда сражения заканчивались успехом его стороны.
— А как же приказ не соваться? — уточнил барон.
— Ха! Неужели не видишь — наш собрат в беде? Я не могу оставить его одного в такой момент, ха-ха, — расхохотался полковник и тут же дал шенкелей
— Тоже верно.
— Тогда бери своих и обходи справа, там дорога конечно плохенькая, но проберетесь, а я остальных поведу по левому краю.
Александру фон Ларенцу даже не пришлось отправлять гонцов за командирами — все они сейчас были рядом и слышали все сами, поэтому уже через пару минут треть кирасир ушла вместе с майором Дральгу, остальные же продолжили двигаться вперед. И уже через некоторое время слышали не только далекие раскаты богов войны, но и стрекот мушкетов, да ор разгоряченных боем солдат.
9 апреля 1716 год от Р.Х.
Трансильвания. Река Олт.
— Бей, братцы! Руби смелей!
Вжик! Хрясь. Громкое падение раненой лошади и предсмертный хрип всадника. Новая сшибка: отвод тяжелого палаша противника и быстрая контратака, косым ударом в корпус, рвется мундир и тут же из рассеченного брюха врага на землю валится сизый окровавленный клубок, а в небо улетает крик полный боли и ненависти.
Но есаула Василя Маньяка это не касается — его полностью захватил кураж боя и глупости о пощаде или милосердии его не посещают: во время боя думать о стороннем опасно!
Хотя…
— Эй, Мишка, прими со своими, вон тех молодцев!
Василь приметил эскадрон заходящий во фланг их отряду и тут же послал сотню им наперерез, благо сотник Михаил Засуля под боком, едва ли не в десяти шагах супостата режет.
— Эге-гей хлопцы, айда новым ворогам гостинцев отсыплем!
И его сотня разгоряченных безбашенных казаков с лихим посвистом, пугающим даже строевых коней, резко изменила направление боя и помчалась влево, вновь образовавшуюся пустоту заполнили казачки центра, благо, что заботиться о правом фланге не стоит — там калмыки сыплют таким потоком стрел, что бело-черные умылись кровью пуще, чем от июльского ливня.
А бой с каждой минутой не только не утихал, а разгорался все сильнее, будто пролитая кровь подхлестывала людей, заставляла безумствовать, совершать геройские поступки и лить горячую жидкость активнее.
Хей! Получай! Пошла потеха.
Сабля Василя Маньяка ласточкой порхала возле врагов, оставляя алые полосы на телах, отделяя руки и головы. Есаул недаром держал у себя в отряде самых безбашенных головорезов, могущих двое суток биться а потом еще столько же спускать пары в захваченной деревне или городе.
Да… казачки даром что буйный народец, так еще и вольный, ценящий доблесть и силу порой больше сладостного звона злата. И удержать в кулаке даже десяток таких — уже немалая задача, а когда их с полтыщи то и вовсе казалось бы непосильная задача, но Василь справлялся, где сам рукой приложит, где сотники с хорунжими нагайкой отходят — самых непослушных. Как бы там ни было, но своих молодцев Маньяк держал крепко, чем и славился не только среди остального казачества, но и был на хорошем счету у самого фельмаршала Шереметьева, приметившего довольно молодого командира еще с Южной Войны.