Бретер

Тургенев Иван Сергеевич

– Ну право же, нечего.

– Я тебе верю,-возразила Ненила Макарьевна после непродолжительного молчания.-Я знаю, у тебя нет ничего от меня скрытного... Не правда ли?

– Конечно, маменька.

Маша, однако ж, не могла не покраснеть немного.

– И хорошо делаешь. Грешно было бы тебе скрываться от меня... Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, Маша.

– О да, маменька!

И Маша прижалась к ней.

– Ну, полно, довольно. (Ненила Макарьевна прошлась по комнате.) Ну, скажи же мне,- продолжала она голосом человека, который чувствует, что вопрос его не имеет никакого особенного

значения,-о чем ты сегодня разговаривала с Авдеем Иванычем?

– С Авдеем Иванычем?
– спокойно повторила Маша.- Да так, обо всем...

– Что, он тебе нравится?

– Как же, нравится.

– А помнишь, как ты желала с ним познакомиться, как волновалась?

Маша отвернулась и засмеялась.

– Какой он странный!-добродушно заметила Ненила Макарьевна.

Маша хотела было заступиться за Лучкова, да прикусила язычок.

– Да, конечно,- проговорила она довольно небрежно,- он чудак, но все же он хороший человек!

– О да!.. Что Федор Федорыч не приехал?

– Видно, нездоров. Ах, да! кстати: Федор Федорыч хотел мне подарить собачку... Ты мне позволишь?

– Что? принять его подарок?

– Да.

– Разумеется.

– Ну, благодарствуй,-сказала Маша,-вот благодар-ствуй!

Ненила Макарьевна дошла до двери и вдруг вернулась назад.

– А помнишь ты свое обещание, Маша?

– Какое?

– Ты мне хотела сказать, когда влюбишься.

– Помню.

– Ну, что ж?.. Еще не время? (Маша звонко рассмеялась.) Посмотри-ка мне в глаза.

Маша ясно и смело взглянула на свою мать.

"Не может быть!
– подумала Ненила Макарьевна и успокоилась.- Где ей меня обмануть!.. И с чего я взяла?.. Она еще совершенный ребенок..."

Она ушла...

"А ведь это грех",- подумала Маша. VI

Кистер лег уже спать, когда Лучков вошел к нему в ком-на1у. Лицо бретера никогда не выражало одного чувства;

так и теперь: притворное равнодушие, грубая радость, сознание своего превосходства... множество различных чувств разыгрывалось в его чертах.

– Ну, что? ну, что?-торопливо спросил его Кистер.

– НУ, что! Был. Тебе кланяются.

– Что? онк все здоровы?

– Что им делается!

– Спрашивали, отчего я не приехал?

– Спрашивали, кажется.

Лучков поглядел в потолок и запел фальшиво. Кистер опустил глаза и задумался.

– А ведь вот,- хриплым и резким голосом промолвил Лучков,- вот ты умный человек, ты ученый человек, а ведь тоже иногда, с позволения сказать, дичь порешь.

– А что?

– А вот что. Например, насчет женщин. Ведь уж как ты их превозносишь! Стихи о них читаешь! Все они у тебя ангелы... Хороши ангелы!

– Я женщин люблю и уважаю, но...

– Ну, конечно, конечно,- перебил его Авдей.- Я ведь с тобой не спорю. Где мне! Я, разумеется, человек простой.

– Я хотел сказать, что... Однако почему ты именно, сегодня... именно теперь... заговорил о женщинах?

– Так!-Авдей значительно улыбнулся.-Так! Кистер пронзительно поглядел на своего приятеля. Он подумал (чистая душа!), что Маша дурно с ним обошлась; пожалуй, помучила его, как одни женщины умеют мучить.

– Ты огорчен, мой бедный Авдей; признайся... Лучков

расхохотался,

– Ну, огорчаться мне, кажется, нечем,- промолвил он с расстановкой, самодовольно разглаживая усы.- Нет, вот видишь ли что, Федя,- продолжал он тоном наставника,- я хотел тебе только заметить, что ты насчет женщин ошибаешься, друг мой. Поверь мне, Федя, они все на одну стать. Стоит похлопотать немного, повертеться около них-и дело в шляпе. Вот хоть бы Маша Перекатова...

– Ну! Лучков постучал ногой об пол и покачал головой.

– Кажется, что во мне такого особенного и привлекательного, а? Кажется, ничего. Ведь ничего? А вот завтра мне назначено свиданье.

Кистер приподнялся, оперся на локоть и с изумлением посмотрел на Лучкова.

– Вечером, в роще...- спокойно продолжал Авдей Иванович.- Но ты не думай чего-нибудь такого. Я только так. Знаешь - скучно. Девочка хорошенькая... ну, думаю, что за беда? Жениться-то я не женюсь... а так, тряхну стариной. Бабиться не люблю - а девчонку потешить можно. Вместе послушаем соловьев. Это - по-настоящему, твое дело; да, вишь, у этого бабья глаз нету. Что я, кажись, перед тобой?

Лучков говорил долго. Но Кистер его не слушал. У него голова пошла кругом. Он бледнел и проводил рукою по лицу. Лучков покачивался в креслах, жмурился, потягивался - и, приписывая ревности волнение Кистера, чуть не задыхался от удовольствия. Но Кистера мучила не ревность: он был оскорблен не самим признанием, но грубой небрежностью Ав-дея, его равнодушным и презрительным отзывом о Маше. Он продолжал пристально глядеть на бретера и, казалось, в первый раз хорошенько рассмотрел его черты. Так вот из чего хлопотал он! Вот для чего жертвовал собственной наклонностью! Вот оно, благодатное действие любви!

– Авдей... разве ты ее не любишь?
– пробормотал он наконец.

– О невинность! о Аркадия!
– с злобным хохотом возразил Авдей.

Добрый Кистер и тут не поддался: "Может быть,- думал он,- Авдей злится и "ломается" по привычке... он не нашел еще новых слов для выражения новых ощущений. Да и в нем самом - в Кистере - не скрывается ли другое чувство под негодованием? Не оттого ли так неприятно поразило его признание Лучкова, что дело касалось Маши? Почему знать, может быть. Лучков действительно в нее влюблен... Но нет! нет! тысячу раз нет! Этот человек влюблен?.. Гадок этот человек с своим желчным и желтым лицом, с своими судорожными и кошачьими движениями, с приподнятым от радости горлом... гадок! Нет, не такими словами высказал бы Кистер преданному другу тайну любви своей... В избытке счастия, с немым восторгом, с светлыми, обильными слезами на глазах прижался бы он к его груди..."

– Что, брат?
– говорил Авдей,- не ожидал, признайся? и теперь самому досадно? а? завидно? признайся, Федя! а? а? Ведь из-под носу подтибрил у тебя девчонку!

Кистер хотел было высказаться, но отвернулся лицом к стене. "Объяснять... перед ним? Ни за что!-шептал он про себя.- Он меня не понимает... пусть! Он предполагает во мне одни дурные чувства-пусть!.."

Авдей встал.

– Я вижу, ты спать хочешь,- проговорил он с притворным участием,-я тебе не хочу мешать. Спи Спокойно, друг мой... спи!