Брежнев

Млечин Леонид Михайлович

Подгорный охотно принял назначение. Ему нравилось, когда его именовали президентом, и на переговорах с иностранцами он выступал в роли главы советской делегации. На официальных приемах он оказывался хозяином, к нему обращались с тостами и приветствиями иностранные президенты.

Брежнева это злило, он сам хотел иметь дело с президентами. Но до поры до времени вынужден был скрывать свои чувства. В принципе, у них с Николаем Викторовичем было много общего: легкое отношение к жизни, нежелание себя утруждать, страсть к охоте и домино.

Возвращение Щербицкого

На

новой работе Николай Викторович не напрягался. Любил ездить на Украину. В охотничьем хозяйстве под Киевом ему устраивали охоту. После чего разжигался костер, и тут Николай Викторович превращался в тамаду.

Леонид Митрофанович Замятин, который был генеральным директором ТАСС, рассказывал, как приехал к Подгорному с важными документами. Дежурный секретарь попросил подождать:

– Николай Викторович очень занят. Подождите.

Прошло полчаса, час, полтора. Замятин, который не привык, чтобы его так долго держали в приемной, не выдержал и поинтересовался у охранника, чем так занят председатель президиума Верховного Совета.

Тот, понизив голос, признался:

– В домино дуется.

Однажды Подгорный вместе с Мазуровым побывал на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Во время обеда, устроенного в советском представительстве в Нью-Йорке, вспоминал бывший первый заместитель министра иностранных дел Георгий Корниенко, Подгорный сочувственно произнес:

– Трудная у вас, дипломатов, работа. Я бы сроду не смог стать дипломатом.

– Смог бы, если бы партия приказала, – возразил Мазуров.

Подгорный отмахнулся:

– Нет, не смог бы, у меня нет данных для такой работы.

– Вот Епишев был у тебя секретарем обкома, а поехал послом в Югославию, – сказал Мазуров.

– Э, скажешь тоже, Епишев – так то ж культурный человек, – ответил Подгорный.

Председатель президиума Верховного Совета возглавлял делегацию, которая приехала в Болгарию на очередной юбилей. Тактом и любезностью Николай Викторович никогда не отличался и постоянно преподносил болгарам малоприятные сюрпризы.

Из Софии делегаты должны были лететь в Варну. Утром собрались за завтраком – Подгорный ел отдельно. Он появился раздраженный, со злым лицом:

– Глава государства уже позавтракал, а вы еще прохлаждаетесь и бражничаете!

Все поспешно встали. Но Подгорный, как выяснилось, никуда не собирался. Он подозвал Юрия Владимировича Бернова, заведующего сектором отдела ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, и распорядился:

– Передай болгарам, что в Варну я не поеду.

Бернов пытался объяснить, что в Варне болгары подготовили большую программу, но Подгорный его даже слушать не стал. В делегацию входил секретарь ЦК по промышленности Михаил Соломенцев. Бернов пытался апеллировать к нему, но Михаил Сергеевич не захотел идти к Подгорному.

В резиденцию, где поселили советских гостей, по спецсвязи позвонил кандидат в члены политбюро болгарской компартии, первый секретарь варненского окружкома Тодор Станчев. Он сказал Бернову:

– Передайте Подгорному, что в Варне десятки тысяч жителей с плакатами, флагами и цветами уже заполнили улицы на всем пути от аэродрома до центра города, чтобы встретить почетного советского гостя. Так пренебрежительно к болгарскому

народу относиться нельзя.

Бернов пошел к Подгорному. Тот выругался, но понял, что лететь придется. В самолете его охранник пояснил причину плохого настроения председателя президиума Верховного Совета. Оказывается, ночью Подгорного в лысину ужалила оса. Он вызвал своих чекистов и кричал на них:

– Какая вы к черту охрана, если допускаете, что оса могла ужалить главу Советского государства!

После шестидневной войны на Ближнем Востоке, 20 июня 1967 года, в Египет вылетела советская делегация во главе с Подгорным. Сделала остановку в Югославии. На яхте гостей доставили на остров Большой Бриони, где Иосип Броз Тито дружески беседовал с советским гостем.

Советский разведчик Вадим Алексеевич Кирпиченко вспоминал, что в Каире «Подгорный то ли в силу новой для него темы советско-египетских отношений, то ли из-за сорокаградусной жары информацию воспринимал тяжело. При чтении бумаг устало шевелил губами, раздражался и отвлекался на поиски других очков, сигарет или спичек, то требовал, чтобы охранник принес ему воды и сам никуда не отлучался, был у него под рукой. В общем, ему все время или что-нибудь мешало, или чего-то не хватало. Никаких вопросов Подгорный обычно не задавал и ни к чему любопытства не проявлял».

Но во внутренних интригах Николай Викторович прекрасно ориентировался. Приехав в Киев, рассказывал Шелесту о московских делах, советовал:

– Больше надо ориентироваться на Шелепина и Полянского, возможно, и на Кириленко, но он неустойчивый, мнительный и не лишен подхалимства. Вести себя надо очень осмотрительно и осторожно. И не будь очень откровенен с Лёней.

Как только Подгорный уехал из Киева, позвонил Брежнев, поинтересовался: где председатель? Услышав, что Николай Викторович улетел в Крым, начал ревниво и придирчиво расспрашивать, чем именно Подгорный занимался в Киеве, с кем встречался, кому звонил.

Шелест подробно отчитался, что Подгорный ездил на охоту, отдыхал и отсыпался:

– А звонил, насколько мне известно, только вам из моего кабинета.

Брежнев немного успокоился.

6 января 1966 года Брежнев приехал в Донецк выступать на партийном активе. Ему показалось, что встретили его холодно, поэтому переспрашивал:

– Ну как прошел доклад? Какое он произвел впечатление? Когда Брежнев уехал, позвонил Подгорный, стал интересоваться пребыванием Леонида Ильича.

«Каждый раз, когда они допрашивали друг о друге, что кто делает, с кем встречается и разговаривает, – записал в дневнике Шелест, – мне казалось, что они не могут жить друг без друга, а больше закрадывалась мысль, что они в чем-то друг другу не доверяют».

Петр Ефимович конечно же понимал, что так оно и есть. Наступит момент, когда Брежнев избавится и от Подгорного. А пока что Леонид Ильич придумал интригу, чтобы ввести в президиум ЦК своего старого друга по Украине Владимира Васильевича Щербицкого.

В Москву вызвали председателя Совета министров Украины Ивана Павловича Казанца и предложили ему пост союзного министра черной металлургии. Казанец отказался. Тогда ему намекнули, что он «может потерять все». Казанец согласился, перебрался в столицу и занимал эту должность двадцать лет.