Бриг «Меркурий»
Шрифт:
По сигналу капудан-паши на верхней палубе громко ударили барабаны — и в ту же секунду ванты запестрели от бегущих к реям матросов. Вот разбежались по реям. Вот поползли вниз, распускаясь, белые полотнища.
Припав к окуляру подзорной трубы, султан с жадностью следил, как, поймав в паруса ветер, понеслись к выходу в открытое море парусные громадины. Да, он ещё построит корабли! И будет их много, столько же, сколько у британцев! И вновь грозой для всех станет его флот! Огненными смерчами пройдут эскадры по российским портам, всё уничтожая на своём пути! «Так будет», — подумал султан, и кровь его закипела от нетерпения.
Затаив дыхание, султан следил за тем, как призрак приближается к чистой воде. Вот показались кливера… фок-мачта… А вот и весь бриг вынырнул из тумана. Идя левым галсом, чернобортный бриг приближался, разрастаясь на глазах. Скуластый бриг с русским флагом на грот-брам-стеньге. Приглядевшись, Махмуд в деревянной фигуре, украсившей нос брига, узнал олимпийского бога, которого древние греки именовали Гермесом, а римляне — Меркурием.
Бриг «Меркурий»
Стена тумана встретила бриг на широте Инады, огни которой уже мерцали с правого борта. Она встала на пути будто айсберг — таким плотным и светлым был туман. Но бриг вошёл в эту стену, не уменьшая парусов, вонзился как нож, чтобы оставшиеся до пролива девяносто миль идти в сплошной пелене. И они шли, словно слепцы, доверившиеся поводырю. Поводырём был невысокий коренастый человек с крупной головой и вислыми усами — поручик корпуса штурманов Прокофьев. Он выходил на палубу, запрокидывал голову в надежде увидеть просвет, чтобы сориентироваться по звёздам, но мачты вместе с реями и парусами исчезали в клубящейся пелене. Измерив лагом скорость судна, Прокофьев возвращался в штурманскую каюту и, склонившись над картой, делал расчёты. Затем снова выходил на палубу и проверял курс по компасу. «Меркурий» шёл на зюйд-зюйд-ост, строго на зюйд-зюйд-ост. В том же направлении по осени летели журавли…
Наконец туман начал редеть, и над правым бортом в лиловой пелене поплыло мутное белёсое пятно. Штурман направил на него секстан, сделал замеры, взглянул на карту и самым будничным тоном, словно речь шла о каком-то пустяке, проговорил, обращаясь к капитану:
— Ещё несколько миль — и мы у цели.
Теперь в любую минуту слева, справа, впереди, сзади мог возникнуть расплывчатый силуэт турецкого корабля. И Казарский, капитан «Меркурия», отдал приказ приготовиться к бою. Он знал, что бой может разразиться внезапно и в таком случае нельзя было упустить преимущества первого удара.
Согласно боевому расписанию канониры заняли свои места у медных карронад, небольшими группами рассредоточились по палубе парусные матросы, вдоль бортов выстроились абордажная, стрелковая и пожарная партии. Никто не произносил ни слова. Тишину нарушали лишь звонкие шлепки волн о крепкие скулы брига да шорох пробегающих волн.
Неожиданно впереди ослепительно сверкнуло море, и на полном ходу «Меркурий» вырвался из тумана. И сразу же все, кто находился на палубе, увидели высокие зелёные берега, голубое русло пролива, каменные короны батарей на европейской и азиатской сторонах, три линейных корабля на якорях выше Буюкдера и фрегат, идущий
Расстояние между бригом и этим фрегатом сокращалось, но «Меркурий» продолжал идти всё тем же галсом. Стоя на шканцах, Казарский хладнокровно рассматривал в подзорную трубу корабли, над одним из которых трепетал флаг капудан-паши. Дерзкая мысль — лечь на правый галс и пройти на расстоянии пушечного выстрела от турецких батарей — овладела капитаном. Он уже проделал такое неделю тому назад. Турки открыли тогда бешеную стрельбу. Огромные мраморные ядра с шипением пролетали над палубой, вздымали высокие фонтаны воды. К счастью, всё закончилось благополучно. Но в тот апрельский день пролив был пуст, а сейчас здесь стоял трёхдечный корабль самого капудан-паши…
Уже имея намерение скомандовать к повороту, Казарский ещё раз взглянул налево и — похолодел: там, где ещё несколько минут тому назад лежала полоса тумана, теперь в кильватер друг к другу шли под всеми парусами три неприятельских судна: линейный корабль, фрегат и бриг! Не более двух миль отделяло их от брига, но, поглощённые манёвром, турки, как видно, не заподозрили в рядом идущем бриге судно неприятеля. Однако рисковать далее было преступно. Ибо приказ, полученный накануне отхода из Сизополя от командира отряда капитана первого ранга Скаловского, гласил: если будет обнаружено намерение неприятеля выйти в море, немедленно идти в Севастополь за помощью. Иначе запертый в Сизопольской гавани крейсерский отряд Скаловского вынужден будет вступить в неравный бой.
В море
Четырнадцатилетнему штурманскому ученику Феде Спиридонову не спалось. Он натянул сапоги и вышел на палубу, где нёс вахту сосед по каюте кондуктор Селиверст Дмитриев.
Накренившись на правый борт и оставляя за кормой светлый след, бриг резво шёл под всеми парусами. Далеко позади остался Севастополь с выкриками часовых «Слу-уша-ай…» и «Кто гребёт?», с пляшущими на волне отблесками тусклых бортовых фонарей, с заливистым лаем дворняг в слободках, с запахом черёмухи, с мамой и братишками, которые, не зная, что Федин бриг заходил в Севастополь, спали сейчас на топчане.
В Севастополе «Меркурий» уже не застал эскадру Грейга, — накануне она ушла в Сизополь, и, пока капитан ездил на берег с рапортом командиру Севастопольского порта вице-адмиралу Беллинсгаузену, пока пополняли запасы воды и провизии, Федя всё мечтал вырваться домой, в свою Аполлонку, Дом был рядом, в пяти минутах от Павловского мыска, возле которого стоял бриг, но капитан отдал строгий приказ — никому на берег не сходить. Казарский намеревался настигнуть ушедшую эскадру в море и поэтому поторапливал и офицеров, и боцмана, и матросов. Пока «Меркурий» покидал родную гавань, Федя всё смотрел на свой домик — крошечный белый домик на берегу.
Жаль, что не удалось побывать дома… Федя вздохнул и пошёл на корму к штурвалу, где слышались приглушённые голоса. Фонарь «летучая мышь», мерно покачиваясь, едва освещал участок палубы перед штурвалом. Два матроса, стоя лицом друг к другу и навалившись на рулевое колесо, исполняли команды Селиверста.
Заметив мальчика на палубе, Селиверст не стал бранить ученика за то, что он разгуливает в ночное время, а, поманив его пальцем, поставил рядом с собой. Столкнувшись с крупной волной, бриг вздрогнул и зарыскал.