Бриг «Меркурий»
Шрифт:
— Здоровые ребята. — одобрительно отозвался офицер.
— Пойдете на берег с господином офицером и будете работать на постройке форта! — крикнул им вниз лейтенант. — И чтобы работали на совесть! Построже с ними, — обернулся он к офицеру.
Освоившийся с языком Удалов понял смысл фразы, а слово «форт» и «работать» были понятны и остальным. Удалов нахмурился и глянул на товарищей.
— Не годится дело, — вполголоса сказал он. — Форт строить велят. Ведь это против наших.
Старый боцман сдвинул седые брови.
— Не годится! — подтвердил он. — Так и скажи ему, собаке: мол, крепость работать не хотим.
— Так, ребята? —
Бледных молча кивнул головой. Удалов шагнул вперед и сказал, подняв голову и глядя на мостик:
— Форт работать нет! Не хотим!
— Что?! — изумился лейтенант, оглядываясь на офицера.
— Не хотим! — повторил Удалов и, обернувшись к товарищам, сказал: — Садись, ребята, на палубу, нехай видит, что мы всурьез! — И он сел по-турецки, скрестив ноги.
Остальные последовали его примеру.
— Ах, канальи! — рассвирепел лейтенант. — Взять их сейчас, поставить на ноги!
С десяток матросов кинулись поднимать с палубы пленных. Поднялась возня, раздалось фырканье, добродушный сдержанный смех. Смеялись французы и наши. Поднять русских матросов никак не удавалось. Те, как параличные, подгибали ноги, валились на палубу.
Это забастовка, господин лейтенант, — с чуть заметной улыбкой сказал офицер.
— Ах, канальи! Я их проучу! — Лейтенант закусил тонкие губы. — Принести железа — и кузнеца сюда!
Русские моряки были закованы в цепи и посажены в карцер на хлеб и воду.
Пленных продержали в кандалах два дня.
После этого случая пленные попрежнему остались на корабле, и только старший офицер еще суше и неприязненней относился к ним.
5. Удалов искупает свою оплошность
Зима прошла быстро в благодатном климате, и в конце марта союзная эскадра стала готовиться ко второму походу на Камчатку. Общественное мнение союзных держав было возмущено поражением, понесенным сильною эскадрой союзников при попытке овладеть Петропавловском, гарнизон которого был немногочислен и плохо вооружен.
На этот раз силы неприятеля были значительно увеличены. На Камчатку шло пятнадцать боевых кораблей с общим количеством артиллерии до четырехсот пушек. Два вооруженных парохода были отправлены вперед, чтобы нести дозорную службу у берегов Камчатки.
Однажды по всей эскадре засвистали боцмана, люди пошли ходить вокруг кабестанов [30] , корабли оделись парусами и, кренясь, крепкой скулой принимая крупную океанскую зыбь, пошли на север. С этого дня окончательно изменился Удалов. Он отмалчивался на шутки приятелей-моряков, по старой памяти ожидавших от него острых и метких ответов. По вечерам, вместо того чтобы, усевшись в уютном уголке, между двумя пушками, собрав вокруг себя кружок слушателей, восхищать их длинными сказками и историями, он сторонился людей и, прикорнув у бушприта, долгие молчаливые часы проводил, тоскливо глядя на север, туда, куда неуклонно шли вражеские корабли… Это настроение Удалова быстро заметили на бриге и решили, что он грустит, думая, что его заставят действовать против своих. Жозеф и другие матросы успокаивали его на этот счет, но он только безмолвно махал рукой на такие разговоры и, не слушая, с тоскливым видом отходил в сторону.
30
Кабестан, или шпиль, — ворот, которым поднимают из воды
Однажды, когда он стоял у борта, глядя вдаль, к нему подошел Усов. Облокотясь рядом, выколотив трубку, старик помялся, покряхтел, видно затрудняясь начать разговор, и наконец решился.
— Тово… парень… — сказал он, — замечаю я, ты малость не в себе. Парень ты боевой, а будто заскучал, а?
Непривычная ласка зазвучала в хриплом голосе старого моряка.
Удалов молча указал рукой вперед. Кильватерной колонной шли могучие корабли (бриг шел во второй колонне, параллельным курсом). То вздымаясь на крупной волне, те припадая в разломы, корабли пенили океан. Высились, вздуваясь, многоярусные башни парусов, темнели квадраты бесчисленных пушечных портов, и от корабля к кораблю бежал белый пенистый след.
— Нда-а! — крякнув, промычал старый боцман.
— Чать, мы русские люди. Душа болит… — глухо сказал Удалов.
Боцман опустил на глаза седые брови и понурил голову.
Заметил настроение Удалова и старший офицер. Однажды во время учебной тревоги он остановил пробегавшего мимо Удалова и крикнул, щуря глаза в холодной улыбке:
— Семен!
— Яу! — по привычке, отвечал Удалов останавливаясь. — Во время артиллерийской тревоги ты и твои товарищи назначаетесь к орудиям подавать снаряды.
Удалов побледнел и молча смотрел в ехидно улыбающееся лицо лейтенанта.
— Невозможно! — сказал он, тряхнув головой.
— Но, но! — прикрикнул старший офицер и отошел к другой стороне мостика и, схватившись за поручни, заорал на марсовых, у которых заел марса-шкот [31] .
Удалов медленно пошел к своим, кучкой стоявшим у орудия.
— Что он сказал? — мрачно спросил Усов.
Удалов перевел слова старшего офицера. Ребята переглянулись.
— Экие дела, господи прости! — тяжело вздохнул Попов.
31
Марса-шкот — снасть для управлении парусами.
— Не будет этого, хоть шкуру сдери! — сквозь зубы пробурчал Бледных.
— Что делать, господин боцман? — обернулся к старику Попов.
Усов задумался, почесывая затылок. Удалов молчал. Лицо его было сурово, голубые глаза глядели сосредоточенно в палубу. Он тряхнул головою и глянул на товарищей.
— Вот оно как… Вроде на мертвом якоре… Я так считаю — себя не жалеть, перед врагом не страмиться, против своих не итти, лучше в петлю. Так?
Ребята молчали, но молчание это красноречивей всяких слов говорило об их решимости. Удалов трудно перевел дух, облизнул губы и сказал тихо и застенчиво:
— Ежели помирать надо, я желаю первый пример дать…
В одно сумрачное утро, как только развеялся туман, с борта увидели еще далекие, чуть отделяющиеся от моря очертания камчатских гор.
На судне пробили примерную боевую тревогу, но тут же дали отбой; люди были отпущены и столпились на баке, глядя на далекие снежные вершины.
Удалов, привалившись к борту, долго смотрел на родную землю, тяжело вздохнул, снял бескозырку, перекрестился и стал проталкиваться от борта. Его пропускали, не обращая на него внимания. Все жадно смотрели вперед. Удалов, никем не замеченный, поднялся по вантам на несколько веревочных ступенек и бросился за борт.