Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
Плотник сунул ножницы за голенище сапога. Миккель налил воды в банку, а Туа-Туа в это время сидела и ковыряла свой пластырь.
И вот все трое пошли к часовне. Грилле шагал, как великан. В его вместительных карманах гремели пустые бутылки, крючки, свинцовые грузила и оторванные пуговицы.
– Знаете, почему мы пришли к вам?
– выпалила Туа-Туа, семеня в пяти шагах позади плотника.
– Потому что задумались об одном деле.
– Задумываться полезно, - сказал Грилле.
– Мы думали
– Тоже не худо, - ответил плотник.
– Который светит, подобно звезде, то есть фонари светят...
– Миккель совсем запыхался.
– И плывет в воздухе, вот что непонятно.
– А не в воде, - вставила Туа-Туа.
– Милый штурман, не идите так быстро, я не поспеваю.
Плотник остановился и подождал их.
– Плывет по воздуху, а не по воде...
– пробормотал он.
– Лопни мои глаза, если я такой видел. Для чего же тогда вода, если не плыть по ней? Белиберда!.. А вот и часовня. Запевайте, коли знаете хорошую.
Впереди показались черные стены.
Туа-Туа запела:
Песню пою, баю-баю!
Слушает сын маму свою.
Баю-баю, маму свою.
Лежат птенцы в гнезде на ели,
Лежит малютка в колыбели.
Что ему до папы римского
И царя иерусалимского!
– Годится, - сказал плотник и вошел в часовню.
– Найдутся, конечно, такие, что скажут: подумаешь, какая-то дохлая черепаха, стоит из-за нее себе голову морочить. А вот и стоит! Собаки лают, старухи ворчат, а она спала да помалкивала. Показывайте, где она лежит, я поставлю банку.
– Вот, - показала Туа-Туа.
Но у Миккеля была своя примета - он показал немного дальше. Наконец, они выбрали место как раз посередине, и плотник поставил банку. Туа-Туа спела еще.
Потом плотник Грилле сказал:
– Совсем я одинок без тебя остался, Шарлотта. Но семьсот лет не шутка! Зато здесь потолок высокий.
Все трое посмотрели вверх. Крыши не было, высоко над почерневшими стенами плыли в небе майские облачка, словно овцы на лугу. Небо чем не потолок? Ночью прошел дождь, и черная макушка Бранте Клева блестела, будто стеклянная.
После Миккель попытался описать все в своем дневнике событий: как они стояли и щурились на небо, как притопывали ногами и думали о бедной замерзшей Шарлотте, о Пате и о Симоне Тукинге, и о том, что случилось после.
Семь листов бумаги попали в мусорный ящик, ничего не получалось. Наконец он написал через весь восьмой лист: яйцо!
Грилле чуть не раздавил его каблуком, но Туа-Туа вовремя схватила плотника за рукав.
– Ой, осторожно, яйцо!
– закричала она.
– Смотри, не иначе, из гнезда выкатилось, - сказал Миккель, поднимая его.
– Дай-ка взглянуть...
– попросил плотник.
– Так и думал, птенец уже вылупился.
Три лица снова обратились вверх.
И вдруг Туа-Туа вскричала:
– Корабль! Корабль!.. Гнездо в корабле! Нашли, Миккель! Нашли!
– Чего ты скачешь?
– удивился Миккель.
– Что нашли?
Плотник Грилле сунул за щеку кусок жевательного табаку и озадаченно поглядел на Туа-Туа, которая прыгала на одной ноге и визжала от радости.
– Ну, свила себе птица гнездо в кораблике, - пробурчал он.
– Так чего тут визжать-то? Птенцы давно улетели. Да перестань ты скакать.
Туа-Туа остановилась. Она запыхалась, ее волосы разлохматились, веснушки сверкали. Глаза перебегали с Миккеля на плотника и обратно - с плотника на Миккеля.
– Кажется, всего пять минут назад кто-то тут спрашивал, - она перевела дух: - "Что такое - светит, подобно звезде, плавает в воздухе, а не в воде?" Как же вы ничего не понимаете?!
Миккель снова поглядел вверх. Рот его медленно открылся.
– Туа-Туа...
– прошептал он.
– Ты... ты думаешь, это и есть корабль Симона? Для которого он четвертую мачту сделал?
И тут Туа-Туа повела себя совсем странно. Она подбоченилась и стала таинственно подмигивать.
– Не только мачту, Миккель Миккельсон, не только! пропела она.
– А ну-ка, подумай как следует, Миккель Миккельсон! Что еще Симон на всех своих кораблях делал? Думай же, думай, Миккель Миккельсон! Еще даже важнее, чем мачта и парус.
Плотник выплюнул табак, так и не пожевав его.
– Ничего не понимаю!
– сказал он.
– А ты, Миккель Миккельсон?
Миккель кивнул, но голос у него почему-то пропал.
– Фонарь, Туа-Туа, - проговорил он чуть слышно.
– Ага, из красного стекла!
– прошептала Туа-Туа в ответ.
Глава двадцать шестая
БАЛКА ГНИЛАЯ, МИККЕЛЬ!
В половине восьмого Петрус Миккельсон все еще не вернулся домой. Никаких белых коней не было видно.
Плотник лег спать: пешие переходы и усиленные размышления утомляют моряков. Бабушка Тювесон сидела на крыльце и чистила рыбу на ужин. Миккель и Туа-Туа пыхтели за домом, силясь оторвать от стены приставную лестницу, и были только рады, что бабушка занята.
– И хорошо, - сказала Туа-Туа, - не будет голову себе ломать. Как думаешь, плотник догадался?
– Не, - ответил Миккель.
– Отец, кроме нас, никому не говорил про ларчик. Плотник подумал, что это тоже загадка... Поднимай вот здесь. Ух, и тяжелая!..
Туа-Туа совсем запыхалась.
– Ни за что не дотащим.
– А хуже всего, бабушка разворчится, когда увидит, пыхтел Миккель.
– Да и все равно она не выдержит. Лучше влезу по стене, а дальше - по балке.
– А после?