Бригантина, 69–70
Шрифт:
В ненастный штормовой вечер Константин Георгиевич Паустовский рассказывал в Ялте о своей поездке по Днепру с Максимом Рыльским и новеллистом Вадимом Охрименко. Спутники Паустовского везли «боеприпасы» в стеклянной таре, и легко представить себе, какими были их трофеи. Рассказывая об этом, Константин Георгиевич тихо посмеивался, и перед его слушателями как бы оживал «недвижный Днепр».
Так тонко чувствовать красоту наших рек умеет, пожалуй, лишь еще один человек, Иван Сергеевич Соколов-Микитов.
Замечательный русский писатель, он летал в первую мировую войну на «Илье Муромце», потом плавал матросом на «купцах» по Средиземному
По вечерам Иван Сергеевич иногда приглашает друзей «выкурить по трубочке». Таких чистых и мудрых глаз я больше ни у кого не видел.
Однако пароход уже приближается к Ржищеву, и давно пора познакомиться с его капитаном.
До последнего времени большинство днепровских шкиперов, капитанов и лоцманов были родом либо из Радуля, расположенного выше Киева, либо из Калиберды, что возле Кременчуга, либо, наконец, из Лоцманской Каменки на Нижнем Днепре, название которой говорит само за себя. То, что калибердянские рыбаки становились матросами и рулевыми, еще понятно. Но почему радульские староверы навсегда связали свою жизнь с этой нелегкой и опасной профессией, никто толком объяснить не может.
На Днепре работали династии Дороховых, Адамчиковых, Осадчих, Билыков… Эти фамилии слышишь там и сегодня.
Днепровские капитаны — народ особый. Кряжистый, немногословный. Так и хочется сказать: «Да, были люди в наше время…» Теперь уже плавают их внуки и правнуки.
Как тут не вспомнить старый анекдот о журналисте и долгожителе. «Неужели вам сто два года? — спрашивает журналист. — В таком случае расскажите, как вы добились таких высоких показателей». — «Очень просто, — отвечает чабан. — Не пью, не курю. И опять же — горный воздух». А потом после некоторого раздумья: «Не хотите ли поговорить с моим старшим братом? Он, правда, пьяница…»
За такого «старшего брата» мог бы сойти шкипер Аким Григорьевич Мельников, проживающий в Киеве на Спасской улице почти у самого Днепра. В паспорте Акима Григорьевича в графе «Год рождения» стоит дата «1864».
Воинственные пшеничные усы старого шкипера поседели и сникли совсем недавно. Он все еще любит поиграть топором.
Аким Григорьевич плавал еще на черных просмоленных барках и берлинах, на деревянных «конях» с продольным арочным креплением (их я тоже застал на Днепре) и на железных рудовозах послевоенной постройки. Плавал по Сожу и Припяти, по Десне и Днепру, которые знает как свои пять пальцев. Быть может, он даже видел первый днепровский пароход, построенный в имении князя М. С. Воронцова под Черкассами в 1823 году, как знать?
От пароходов, которые топили деревянными чурками, до «ракет» на подводных крыльях.
И все это вместила в себя жизнь одного человека!..
Иван Иванович Дорохов был одним из первых орденоносцев. На ордене Трудового Красного Знамени, который он носил на кителе, была еще изображена плотина Днепрогэса. В сорок Первом, попав в окружение, капитан потопил свое судно, чтобы оно не досталось врагу, а сам ушел на село — не захотел работать на оккупантов. А орден сберег.
Когда освободили
Поэтому меня не удивило, что в Днепропетровске мы очутились за одним столиком. Удивило меня другое.
Через двое суток мы снова встретились в каюте капитана парохода «Киров» Бориса Касьяновича Махини, который потчевал нас своей знаменитой «тройной» ухой. Готовилась она так. Сначала варились ерши и прочая мелюзга, потом бульон процеживался (ерши выбрасывались) и в него забрасывалась другая рыба, а затем наступал черед щуки. Борис Касьянович не доверял судовому коку и священнодействовал у плиты сам. Ну, а рыба, как известно, плавать любит.
Был с нами и капитан-наставник Павел Парамонович Адамчиков, об отце которого до сих пор ходят легенды.
С Павлом Парамоновичем я провел на капитанском мостике много ночей. «Неизъяснимо хорошо плыть по Волге осенней ночью», — признавался Горький. — Свидетельствую, что и по Днепру не хуже. Особливо когда твое дело — сторона, и ты занят исключительно тем, что слушаешь, как лопочет вода под железным днищем. Но каково капитану? Он запахивает тулуп, курит, отвечает на твои вопросы, а сам ни на минуту не перестает следить за рекой, за матросом, стоящим на носу с шестом-наметкой, за караваном, который тащится за буксиром… Стальной трос, сплетенный из множества тончайших нитей, пропадает за кормой в кромешной тьме, и кажется, будто выводок тысячетонных барж, груженных бокситами и углем (так и хочется сказать, что они выступают, точно павы), не имеет к буксиру никакого касательства, а идет как бы сам по себе… Но не забрел бы он ненароком туда, куда Макар телят не гонял! Ведь впереди Триполье, Стайковские перекаты, а за ними — Канев…
Машет облака сивая старая грива над водой, над горой, над прибрежным песком, и ведут комсомольцев к Днепру до обрыва, и идут комсомольцы к обрыву гуськом. Подошли, умирая, — слюнявой дырой дышит черная, злая вода под горой.Эти строки принадлежат Борису Корнилову, автору поэмы «Триполье».
Когда началась Великая Отечественная, Зиновий Толкачов снова — не привыкать было! — надел военную шинель. Он был одним из тех, кто открыл ворота узникам Освенцима. На бумаге со штампом лагерной администрации (другой под руками не оказалось) Толкачов сделал серию рисунков, от которых холодеет сердце.
Альбомы с рисунками 3. Толкачова изданы в Польше. Они широко известны за рубежом. К сожалению, известны даже больше, чем в нашей стране.
Будучи в Киеве, известный итальянский писатель и художник Карло Леви довольно прохладно отозвался о картинах, которые видел на выставке. Тогда ему показали работы 3. Толкачова. И Карло Леви заявил, что берет свои слова обратно. Он попросту не подозревал, что у нас есть такие мастера.
Точно так же спустя несколько лет удивился Ренато Гуттузо, когда увидел работы украинских художников Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко.