Бриллиант для Слепого
Шрифт:
«Интересный человек, — подумал Ефим Аркадьевич Гусовский. — Обычно все рассматривают интерьер моего роскошного кабинета, восхищаются, восхищение прямо-таки застывает в зрачках. А он буднично скользнул по стенам быстрым взглядом, словно вся эта роскошь ему не в диковинку и у него дома есть то, что мне и не снилось».
— Послушайте, Ефим Аркадьевич, вы человек богатый, — начал Князев.
— Допустим, — сказал олигарх.
— Вы живете в России.
— Допустим, — еще раз произнес Ефим Аркадьевич.
— Значит, вы считаете себя этой земле
— Уточните, чем, например?
— Например, тем, что вы здесь родились, сколотили состояние.
— Допустим, — уже немного злясь, сказал олигарх. Этот человек одновременно и раздражал его, и веселил.
«Ясное дело, человек он странный, необычный, это чувствуется по всему. Говорит не так, как другие, да и выглядит абсолютно нелепо. Неужели прикидывается?»
— Мне кажется, Ефим Аркадьевич, пришло время для того, чтобы отдать долг земле российской.
— Отдать долг? — переспросил олигарх, еще не понимая, куда клонит посетитель.
— Да, именно долг.
— И какой же долг должен отдать я? И кому конкретно? Может быть, вы изволите сказать?
— Земле российской, Ефим Аркадьевич, ведь это именно она вас вскормила.
«О, господи!» — подумал Гусовский, аккуратно кладя на стол невероятно дорогую авторучку. Он взглянул на стену. Под пейзажем Левитана, грустным, осенним, с золотыми березками и туманом висела дюжина фотографий в одинаковых рамках. На этих снимках Ефим Аркадьевич был с президентом, с премьер-министром, с Папой Римским, с патриархом, с космонавтами и даже с президентом Соединенных Штатов Америки.
— По-моему, я России все долги отдал. Налоговая полиция ко мне претензий не имеет.
— Я не о том, — все так же спокойно и уверенно сказал Князев. — Я хочу, чтобы в Москве был поставлен памятник царю Николаю Второму, настоящий памятник, державный.
— Похвальное желание, — произнес Гусовский. Наконец, до него дошло, с какой целью этот чудак с внешностью царя Николая Второго так упорно его преследовал.
— Значит, вы хотите, любезный... — произнес Гусовский, исподлобья взглянув на Князева.
Их взгляды встретились. Князев смотрел спокойно, глаз не отвел, не опустил. Все та же уверенность в правоте своего дела.
— Да, я хочу, чтобы вы дали денег самому лучшему российскому скульптору на памятник царю-мученику. И еще одно условие...
— Какое же? — склонив голову на бок, Гусовский смотрел на Князева. Затем снял очки и принялся тереть виски. По всему было видно, что Ефим Аркадьевич невыносимо устал, что день его измотал, к чашке с чаем он не притронулся.
— Вот какое условие, Ефим Аркадьевич: скульптор должен слепить императора не с какого-то там натурщика, а с меня.
— Исключительно с вас? — сказал Гусовский.
— Да, с меня.
— Вы считаете, что очень похожи на царя?
— Я в этом уверен, — ответил Князев.
— Абсолютно?
— Абсолютно, — прозвучало в ответ.
— Ну, что ж, мысль хорошая. Вы не пробовали обратиться к городским властям? Ведь они занимаются благоустройством города,
— Нет, не пробовал и не собираюсь. Я хочу, чтобы это сделали вы.
— Почему именно я, а не кто-то другой?
— Потому что вы, Ефим Аркадьевич... Вы ведь чувствуете, что должны России.
— Нет, позвольте, ничего не чувствую. Вы ошибаетесь, любезный.
— Нет, я не ошибаюсь. Вам станет легче, Ефим Аркадьевич.
— Уверены, что мне станет легче?
— Уверен, — сказал Князев.
— И сильно полегчает?
— Да. Вы сразу станете другим человеком.
— Совсем другим? — спросил Гусовский.
— Да, другим. Душа ваша очистится.
— И вместе с ней очистится мой кошелек.
На лице «двойника» Николая Второго появилась улыбка, быстрая, едва заметная, мелькнула и исчезла в усах.
— Собственно, я изложил свое предложение. А теперь честь имею, — Князев поднялся, кивнул, уже у двери остановился и повернулся через левое плечо. — Вы подумайте, Ефим Аркадьевич, хорошенько подумайте и вы почувствуете, как я прав. Прошу меня извинить за назойливость и настойчивость. Но, как понимаете, дело того стоит.
Когда дверь за посетителем закрылась, Гусовский посмотрел на часы. Девять минут и тридцать секунд заняла вся встреча. На душе был странный осадок, словно по ней чиркнули острым стеклом, и она начала кровоточить. В словах этого безумца, а может, святого, как для себя определил Гусовский, есть какая-то правда. Но расстаться с деньгами просто так — на памятник русскому царю, и не поиметь с этого ничего? Этого Гусовский не мог. Хотя, в общем, иногда он тратил большие деньги на дела, на первый взгляд, пустые. Но они были связаны с имиджем, они делали имя олигарху.
Если бы с подобным предложением обратился к нему мэр, тогда да, без вопросов можно было бы пожертвовать деньгами, но зато и поимел бы кучу дивидендов. Вначале, как бы моральных, но потом мораль — это Гусовский знал — превратится в доход и немалый. Но пока предложение исходило от странного типа. А что, если его кто-то подослал, направил, пытаясь проверить Гусовского на вшивость?
Гусовский потер виски, затем начал скрести их ногтями. Он нервничал. Давненько с ним такого не бывало. Денег он не дал, не сказал ни да, ни нет, в общем, сохранился «статус-кво». А настроение по нулям. «Вот, достал! Кто вообще, такой этот Князев? Откуда он взялся?»
Гусовский вызвал начальника своей охраны, приказал ему навести о Князеве справки через службу безопасности. Тот понимающе кивнул, подобные предложения были ему не в новинку: почти всех, кто приходил к олигарху с просьбами или предложениями, проектами, или, как их называл Гусовский «прожектами», сотрудники службы безопасности проверяли. Мало ли кто их послал, мало ли что у человека на уме?
Гусовский взял телефон, повертел его в руках. Маленький, изящный «мобильник» с интерьером кабинета не вязался, но зато был очень удобным. Гусовский нажал нужную комбинацию клавиш и сразу же услышал знакомый женский голос.