Бриллиант в мешке
Шрифт:
Лежу спокойно.
Вот наконец и Ириска. Веселая и хорошенькая, как всегда. Сияет своими зубками, ну, как мой больной? Вставал? завтракал? мыться будем?
Но что мне сейчас ее зубки и улыбки.
Катастрофа. Полный облом.
Не принесла!
Не принесла рецепт. Сегев категорически отказал, пусть, говорит, принимает акамол форте.
Акамол форте! Чтоб им всем провалиться, и с доктором Сегевом вместе. Ирис тоже хороша. Не сумела ему объяснить, какие у меня боли.
И что теперь? Ведь катастрофа! Прямо хоть вставай и беги в больничную
– А ты вот возьми, – она говорит, – попробуй алголизин. Увидишь, поможет ничуть не хуже, – и протягивает мне коричневую таблетку. А мне даже вид ее коричневый противен, я свою хочу, беленькую. Готов вышибить у нее таблетку из пальцев, но сдержался и переменил тактику. Взял, заглотал эту гадость, чуть не подавился, горькая, сволочь. Думаю, подожду немного и докажу тебе, чего твой алголизин стоит.
Стала она меня упражнять. Немного совсем позанимались, и чувствую, что делаю почти свободно, в бедре практически не тянет, шея и спина тоже расслабились. Все боли на уровне среднего моего обычного дня, то есть, как я обычно это называю, что не болит.
Радоваться надо, да? А я не только не радуюсь, а, наоборот, раздражение ужасное, и чего-то сильно не хватает, словно есть хочу или курить. Но есть точно не хочу, а курить Ириска во время упражнений не позволяет. Говорю ей:
– Хватит, Ирис, я устал.
– А как боли?
– Как были, так и есть, – вру.
– Не может этого быть, – говорит, – сколько мы с тобой раньше занимались, ты так быстро не уставал и не жаловался.
– Потому и не жаловался, – говорю, – что перкосет хорошо облегчал.
– А алголизин не облегчает?
– Нисколько, – говорю, – наоборот, тошнит от него.
– Ладно, подберем тебе что-нибудь другое, чтоб не тошнило.
– Да чего подбирать? Подобрали уже, лучше не надо. А теперь не даете. У тебя с собой есть? Дай хоть парочку.
– Ладно, – говорит, – парочку дам, но больше не проси. У меня уже мало, другим надо. И в поликлинику ходить не пытайся, тоже не дадут.
Мыться я отказался, и обед, сказал, сам возьму.
Она хотела прибрать, но я ей говорю:
– Все, ничего не надо, отваливай к своему Эйялю.
Она прямо оторопела. Я с ней так никогда не разговаривал.
– Ты чего? – говорит.
– А ничего. Ступай, ступай, я устал.
– Да брось, Михаэль. Ты полежи, отдохни, может, поспишь немного, а я пока приберусь, мешать тебе не буду.
– Ничего не надо. Уходи. Сказано тебе – устал.
– Отчего же ты так устал? Мы и занимались-то всего ничего.
– Ну, привязалась! От тебя я устал.
– От меня?
– От тебя!
– Устал от меня?
– А ты думала, от тебя устать нельзя?
– Вот как.
Быстро убрала щетку, ведро,
– Михаэль, я ключ отдам Татьяне. Скажу ей, что больше ходить к тебе не буду.
– А говори что хочешь.
Хлопнула дверью и ушла.
26
Ни за что ни про что обидел и выгнал хорошую, ласковую девочку.
Головой ужасаюсь, какое я идиотство сделал, а параллельно душит досада, что не успел ей как следует наговорить. Проще сказать, обругать как следует. Мало того. Я женщину в жизни пальцем не тронул, а тут так и видится, как бы я ей врезал, если бы близко подошла. Не то чтобы просто ударить, а по заднице с размаху, или за титьки схватить, главное, чтоб погрубее и пообиднее. Прямо руки чешутся, и жалею, что быстро ушла.
А за что? Почему?
Лежать нет мочи, встал.
Ползаю по квартире, не знаю, куда себя девать. Теперь уж не просто скука одолевает, а какая-то смесь тоски со злостью. Обедать давно пора, но есть по-прежнему не хочу. Выпил два стакана воды, чтобы алголизин вонючий скорей выгнать из организма.
Сходил в туалет, но жарко, и мало что выделилось. Так что алголизин во мне все еще сидит.
Знаю, что не стоит их смешивать, но не вытерпел и принял одну беленькую. То ли алголизин помешал, то ли вообще действие ослабело, как я замечал и раньше, но желаемого результата не получил. Пришлось принять еще одну, и опять осталась у меня одна-единственная.
А успокоиться все не могу. Что это со мной творится?
И главное, что теперь делать?
27
У меня с Кармелой установились какие-то странные отношения.
Вроде бы она относится как всегда, и навещает, и стряпню носит, и пошучивает, и хохочет своим лошадиным хохотом, и обращается опять как обыкновенно с соседом, а не с мужиком, с которым переспала. Сперва я даже обрадовался, что все так мирно сошло на нет и мы опять добрые приятели и все. Но потом начало становиться как-то не по себе. Так обращается, как будто я то ли молодой мальчик, то ли совсем старик, который не все правильно понимает и которому надо объяснять и потакать. А не то что мужчина в самой силе, хоть и поломанный.
Правильно говорят, что нет страшнее бабы, когда ее мужик не хочет. Она ведь чувствует, что у меня все начисто прошло. И не из-за перелома, а вообще. И она еще ничего, фасон держит очень прилично, другая, может, совсем бы общаться перестала. Неловко иногда перед ней, но ведь не стану я ей объяснять, что меня теперь только одна женщина интересует, а других как нету. Кто знает, может, потом, когда все уладится… Но это ей мало радости от такого объяснения.
Вообще, когда Татьяна сказала, может, у вас с ней что-нибудь получится, это она сказала глупость. Ничего у нас с ней получиться не могло, кроме случайного баловства. Наверно, ей просто хотелось трахнуться с русским мужиком, убедиться, что это такое и нет ли у него хвоста.