Бриллианты для диктатуры пролетариата
Шрифт:
— Что?! — перейдя на шепот от гнева, медленно выдохнул Воронцов. — Что ты говоришь?!
Крутов впился глазами в лицо Воронцова, словно наслаждаясь его яростью. Откинулся на спинку стула, рассмеялся:
— Все. Как говорят на собраниях — отвожу. Я ждал, что, ежели вы согласитесь половину отдать, — значит, не быть бы мне после дела жильцом на земле: помог — и нож в лопатку; а вы торговались честно, без подлости.
— Ну-ка, Крутов, — услыхали они голос за спиной и враз обернулись. На пороге стояла Анна Викторовна. — Постарайтесь запомнить, что я скажу… Третий никогда лишним не бывает, особенно когда приходится иметь
Лицо ее было белым, как бумага, глаза — снова как в домике на Плющихе — остановившимися, неживыми.
— Ну? — спросила она. — Закончим на этом?
— Закончим, — сказал Крутов, и Воронцов заметил, как у него в глазах блеснуло яростью — жестокой, но бессильной.
«Из ответов Л. Б. Красина на вопросы группы руководящих деятелей лейбористского движения.
Вопрос. Насколько серьезной помехой для восстановления экономики России является возможность неожиданных нападений и мятежей, организованных из-за границы?
Ответ. Неопределенность международного положения России является главным препятствием для ее экономического возрождения. Интервенция в России и блокада ее, начатые державами Антанты в 1918 году, в действительности еще не прекратились… Отношение Франции к России до настоящего времени остается определенно враждебным… Согласно достоверной информации, польские военные круги не отказались еще от своих планов военной интервенции в России. Белогвардейские монархические группы в Германии осуществляют подобные же мероприятия по подготовке нападения через бывшие балтийские губернии (Эстония, Латвия, Литва)…»
15. …И эти
В рыбацкой деревушке Кясму, неподалеку от Раквере, берег был пустынный: лишь несколько рыбаков блеснили щуку. Вода в заливе цветом была похожа на листовое железо — серая с внезапным фиолетовым переливом. Два рыбака, отвернув голенища кожаных болотных сапог, зашли особенно далеко, за последние валуны. Кясму отсюда казалась игрушечной: семь домиков, крытых по-шведски толстыми камышовыми крышами; причал, выдающийся в море легкой рапирой; деревянная маленькая кирха — и тишина, прорезаемая изредка криками чаек.
— Слушайте, старина, — негромко говорил Исаев резиденту Роману, наматывая леску на трещотку. — Я сейчас передам вам несколько фотографий: там портреты тех, кого официально командировали в Ревель. Один из этих людей встречался с Воронцовым в «Золотой кроне».
— Хорошо. Это выясним.
— Вы сообщали о новом резиденте французов Круазье. Можете посмотреть за ним внимательно? За всеми его контактами?
— Трудно.
— Но осуществимо?
— Очень трудно, — повторил Роман.
— Теперь по поводу немцев, по поводу Нолмара…
— Это самая интересная личность в Ревеле. Он сильнее и англичан и французов.
— У меня появилось соображение — как помочь делу.
— Как?
— Я пишу крайне звонкие шифровки с дезинформацией и попрошу Шорохова отнестись к ним халатно, одним словом, разыграем комбинацию. И пустим эти сообщения по очереди: в связи с Францией — в тот день, когда вы сможете посмотреть за Круазье, а в следующий
— С Нолмаром легче: в его парадном позавчера освободилась квартира — мы ее уже сняли.
— Экий вы предусмотрительный.
— Смелость надо подстраховывать чьей-то предусмотрительностью, — в тон ему ответил Роман.
— Тоже верно.
— Вы слишком открыто бродите по городу, позавчера три часа проторчали в музее и забыли даже проверяться.
— Да, это вы правы, — сразу же согласился Исаев. — Что делать — живопись… Просился во Вхутемас — Бокий не пустил…
Роман оглянулся: рыбаки по-прежнему стояли в отдалении.
— Ну что ж… Расходимся. Пару моих щучек возьмите, я еще поблесню часок, без трофеев возвращаться нельзя.
— Я под той сосной, где встретились, вам этих щучек на всякий случай оставлю — вдруг у вас клев кончится?
— Спасибо, а спиннинг спрячьте в мох.
— Я звоню, как только подготовлю хорошую «дезу».
— Начнем с Нолмара?
— Хорошо.
Исаев медленно побрел к берегу, но Роман окликнул его:
— Макс! Одну минуту, пожалуйста.
— Слушаю…
— Поскольку вы предложили довольно дерзкую комбинацию, от звонков ко мне воздержитесь.
— Давайте другую связь.
— Вот что… Запомните адрес: отель «Каяк» — это «чайка» по-эстонски. Пирита теа, дом двенадцать. Там живет Лида Боссэ, актриса… В отеле привыкли к паломничеству в ее номер. По утрам она у себя.
— Как она узнает обо мне?
— Она вас видела, — усмехнулся Роман. — Тоже любит музеи…
— Понятно. В поддых. Как я ее узнаю?
— Вы ей скажете: «Лида, я так много слышал про вас от Романа, и я не ошибся в своих представлениях…»
— Фразочка — скажем прямо. «Я много слышал про вас…»
— Хорошо. «Лида, я так много слышал про вас от Романа, и я не ошибся в своих представлениях».
— Она вам ответит: «Здравствуйте, милый Репин».
В семь часов утра Шорохов вышел из квартиры черным ходом, которым он не пользовался с тех пор, как поселился в этом доме. Он знал, что за его квартирой следят два поста: один шпик сидит возле черного хода во двор, а второй читает газету в комнате консьержа и играет с ним в шашки. Однако по прошествии трех месяцев, убедившись, что Шорохов ни разу черным ходом не пользовался и даже не освободил от хлама чулан, из которого вел второй ход, шпика во дворе сняли. Именно этим вторым ходом и вышел рано утром Шорохов. Систему проходных дворов он изучил из своего окна, поэтому легко вышел к тому месту, где ждал Исаев.
— Доброе утро.
— Здравствуйте, — ответил Шорохов шепотом и затащил его в то парадное, которое выходило во двор. — Перестаньте вы улыбаться — это же примета в конце концов.
— Больше не буду, — он быстро передал ему коробок спичек, — это вам надо сегодня переписать в трех экземплярах с грифом: «Совершенно секретно, весьма срочно. Лично Дзержинскому». Один экземпляр оставьте в секретариате, на видном месте, один — у себя, третий… Вы же имеете возможность свободно заходить в советское посольство, поскольку торгуете с Москвой, не так ли?