Бриллианты для куклы
Шрифт:
– Прямо в обмороке выбежала? – рассердился Атаманов.
– Может, притворялась?
– Зачем?!
Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь бурными фортепьянными аккордами из магнитофона. Атаманов остервенело жевал последнюю котлету. Юлька размашисто мерила шагами комнату. Белка с надеждой следила за ней взглядом. Батон что-то сосредоточенно рассчитывал на пальцах.
– Ты что делаешь? – мрачно спросила Юлька.
– Время считаю. Значит, рыжая вошла в подъезд… Полундра минут пять ревела…
– Не пять, а одну!
– Пять, пять…
– Из окна что-то выпало? – вдруг медленно переспросила Юлька. – Куда выпало? Может, ты перепутал, может, это мы с Серегой были? Или рыжая выскочила?
– Ничего не вы, – обиделся Батон. – Вы уже в овраг погнали, и Белка за вами. И не рыжая никакая. Что я, идиот? И к тому ж рыжей бы много было, а упало что-то маленькое. Я от угла бегу, вижу – летит что-то из окна и прямо в клумбу.
– Да что ж ты молчал, придурок?! – заорала Юлька.
– Сама ты… Забыл я! Вы со своей рыжей все мозги запудрили! Что я вам, все запоминать обязан?!
Атаманов издал придушенный возглас, вскочил и, перемахнув через стол со сковородкой, как через забор, вылетел из комнаты. За ним кинулась Юлька, следом загрохотал Батон. Последней квартиру покинула Белка, а вдогонку ей победительно гремела финальными аккордами «Аппассионата». Из соседней двери высунулся любопытный нос соседки.
– Здрасте, Анна Георгиевна… – скатываясь по лестнице, пискнула Белка.
– Здравствуй, Бэллочка… Разве ты не занимаешься?
Ответа не последовало. На лестнице давно смолкли крики и топот, а Гангрена еще долго стояла на пустой лестничной клетке, озадаченно прислушиваясь к ипохондрическим звукам, доносящимся из пустой квартиры: после «Аппассионаты» магнитофон перешел к «Лунной сонате».
За домом, в густой зелени лип и кленов, было тихо. Круглая, окруженная обломками кирпичей клумба сплошь заросла полынью, лопухами и прочими сорняками: больше в лишенном солнца месте не росло ничего, несмотря на объединенные усилия местных старушек-садоводов. Атаманов с разбегу врезался в эти дебри и тут же взвыл, обжегшись крапивой.
– Черт! Найдешь тут что-нибудь, как же… Вон какой лес вырос!
– У бати на балконе коса есть, – вспомнил Батон. – Принести? В полминуты все… обезлесим.
– Ага! И весь двор на нас таращиться будет. И Сова в первую очередь.
Тут все одновременно взглянули на окна Совы. Они были закрыты и задернуты занавесками, как обычно. Атаманов прав: искать требовалось осторожно. Вот только что именно искать?
– На что это было похоже? – с трех сторон насели друзья на Батона.
Тот сопел, пыхтел, морщил лоб – мучительно вспоминал.
– Не знаю… Оно ж мелькнуло, и нету… Пролетело – и все…
– Большое или маленькое? Тяжелое или легкое? Белое или черное? – волновалась Полундра. – Круглое? Длинное? Квадратное?
– Кажется, длинное… – напрягался Батон. – Не белое никакое и не черное… Голубое, кажется… Или желтое…
– Большое?
– Не,
– О господи… – вздохнула Полундра и с тоской посмотрела на свои голые коленки. – Ладно, Серега, полезли.
– Не суйся, я сам, – проворчал Атаманов, спуская рукава тельняшки и свирепо глядя на крапивные дебри. Белка сочувственно сморщилась и на всякий случай отошла подальше от жгучих зарослей. Серега храбро шагнул вперед, пошипел, попрыгал на месте и – пошел дальше.
– Нет, я так не могу! – объявила Юлька и, зажмурившись, с коротким визгом прыгнула в крапиву за другом.
Батон уныло посмотрел на Белку, с шумом выпустил воздух, готовясь к подвигу, и тут за его спиной послышался мягкий девчоночий голос:
– Извините, вы не это ищете?
Батон и Белка обернулись. Юлька, радуясь поводу, шумно выскочила из крапивы. Атаманов вышел не спеша, солидно, стараясь почесываться незаметно. И все дружно уставились на черноглазую худенькую девчонку с длинными косами. Девчонка покачивала большую коляску, в которой кто-то сопел и чмокал соской. За руку ее держался карапуз в измазанных грязью шортах с такими же черными, как переспелая вишня, глазами. Четверка друзей обменялась взглядами.
– Приезжая? – одними губами спросил Атаманов Юльку. Та как можно незаметнее кивнула.
Кавказская семья прибыла в соседний корпус неделю назад. Весь двор наблюдал из окон за разгрузкой машины с вещами. Судя по прибывшему в грузовике пианино и бесконечным связкам книг, семья была, как выразился Игорь Петрович, «не самая босяцкая». Разгружать машину помогали отец семейства и двое старших сыновей, женщины же – величественная старуха, две молодые дамы и девчонка – сразу скрылись в квартире и до конца разгрузки не показывались. А уже на следующий день Полундра и компания увидели девчонку, свою ровесницу, с толстой книгой под мышкой, спускающую по ступенькам подъезда коляску с младенцем. Следом топал малыш, волоча на веревке пластмассовый грузовик. Девчонка вежливо поздоровалась со старушками на лавочке, и вся процессия тронулась за дом, в песочницу, где было тихо и зелено.
Так повторялось изо дня в день. То есть каждый день примерно в одно и то же время коляска, пилотируемая девчонкой, выкатывалась из подъезда, карапуз ковылял в арьергарде, и они уходили гулять.
«Может, беженцы? – предполагала Полундра. – Все побросали у себя там и уехали… Надо поближе познакомиться!»
Но познакомиться не получалось. Девчонка появлялась во дворе только с коляской и младшим братом, а подходить с болтовней к человеку, обремененному детьми, Юлька не решалась. К тому же ей не нравился толстенный том, который девчонка немедленно открывала, стоило младенцу в коляске уснуть. Полундра не понимала людей, находящих удовольствие в чтении толстых книг, и в глубине души считала, что они притворяются. «Ботанка! – пожимала она плечами. – Будет она с вами болтать, как же! Вон, зарылась в свою белиберду…»