Бриллианты для невесты
Шрифт:
Не успела она включить электроплитку, как снова зазвонил городской телефон.
Частный вызов. Она недоуменно хмыкнула.
Алло? — ответила Эмми, зажав телефон плечом и открывая попутно банку куриного супа с лапшой.
Эм? Это я.
Сколько месяцев ни прошло, Дункан, видимо, всегда будет произносить: «Это я», а Эмми — точно знать, кто говорит. В ее мозгу промелькнул миллион мыслей. Он звонит, чтобы поздравить ее с днем рождения... значит, помнит день ее рождения... следовательно, думал о ней... И таким образом, возможно, не думал о своей инструкторше... если только,
Она чуть не положила трубку, но что-то ее удержало. Если она сейчас что-нибудь не скажет, то задаст вопрос о его помолвке, поэтому из чисто защитных соображений Эмми спросила первое, что пришло ей в голову:
Когда это ты сделал свой номер частным?
Он засмеялся. Веселый-но-не-совсем-влюбленный смех Дункана.
Мы не разговаривали много месяцев, и это все, что ты можешь сказать?
А ты рассчитывал на что-то другое?
Нет, думаю, нет. Послушай, я знаю, что ты дома и все такое, и хотел бы подняться к тебе.
Подняться? Ко мне в квартиру? Ты здесь?
Да, я тут уже... э-э... некоторое время. В копировальном салоне через дорогу, дожидался, когда ты придешь домой. Они уже странно на меня посматривают, поэтому я был бы не против подняться к тебе на минутку.
Значит, ты сидел и следил за моей квартирой?
Как странно узнать о чем-то столь жутком и одновременно лестном.
Дункан снова засмеялся:
Ну да, я уже звонил несколько раз, сразу как ты вошла, но ты не ответила. Обещаю, я ненадолго. Я только хотел тебя повидать.
Значит, он обручился. Вот задница! Вероятно, думает, что поступает благородно, проделав весь этот путь, чтобы сообщить ей лично. И накануне ее дня рождения, о котором, она готова была поспорить на что угодно, он совершенно забыл. Что до нее, он может взять свое желание повидаться и засунуть его куда подальше, и Эмми без колебаний так ему и сказала.
Эмми, подожди, не вешай трубку. Все не так. Я просто...
Я до смерти устала слышать, что ты хочешь и чего не хочешь, Дункан. По правде говоря, без тебя моя жизнь была в тысячу раз лучше, поэтому почему бы тебе не побежать домой к своей маленькой подружке из группы поддержки и сделать несчастной ее. А я скажу тебе вот что: мне это неинтересно.
Она бросила телефонную трубку на аппарат и почувствовала громадное удовлетворение, немедленно сменившееся громадной волной паники. Что она натворила?
Не прошло и тридцати секунд, как послышался стук в дверь.
Эмми? Я точно знаю, что ты там. Пожалуйста, открой. Всего на одну минуту, клянусь.
Эмми знала, что должна быть крайне зла: ведь он воспользовался ключом, который так и не удосужился вернуть, но часть ее сгорала от любопытства: что могло быть такого важного, чтобы Дункан — мистер Воплощенное Безразличие — прибегнул к полномасштабной слежке? Отчасти она испытывала и облегчение: Дункан, которого она знала, никогда не приложил бы столько усилий лишь для того, чтобы сообщить о своей помолвке.
Не потрудившись даже сбросить
Что? — без улыбки спросила она. — Что такого важного?
Запыхавшийся после подъема на пятый этаж, но значительно меньше, чем обычно — в те три или четыре раза за пять лет, что соизволил прийти к ней, если быть точной, — он выглядел чертовски привлекательно, и Эмми подумала, что положительные изменения (похудевшее лицо, отсутствие смертельной бледности, отличная стрижка, скрывавшая небольшую лысинку) были результатом напряженной работы инструкторши, а не его собственной.
Могу я войти? — спросил он с одной из своих фирменных улыбок — где-то между флиртом и скукой.
Эмми посторонилась и махнула рукой в сторону комнаты, постаравшись, чтобы Дункан увидел высшую степень безразличия, написанную на ее лице.
Две секунды ушло на возню с замком, и когда Эмми наконец повернулась к Дункану, тот смотрел на нее беззастенчиво оценивающим взглядом. Граничащим с преклонением, если быть честной. И, возможно, впервые в его присутствии Эмми нисколько не стыдилась своей внешности.
Господи, Эм, ты прекрасно выглядишь, — сказал с искренностью, на которую она не считала его способным.
Эмми посмотрела на свой халат, вспомнила о небольшом макияже после душа и от души возблагодарила небеса, что он не увидел ее получасом раньше.
Спасибо.
Его взгляд продолжал скользить вверх и вниз по ее фигуре, одобрительно задерживаясь на каждом дюйме.
Нет, действительно прекрасно, по-настоящему прекрасно. Ты никогда так хорошо не выглядела. Чем бы ты ни занималась, это определенно идет тебе на пользу, – сказал он без тени иронии.
«О, ты хочешь сказать, трахаясь до потери сознания буквально с каждым привлекательным встречным? Покупая сексуальное белье? Отказываясь ненавидеть свое тело только потому, что его ненавидел ты? Да, как это ни шокирует, но дела идут хорошо».
Спасибо, Дункан, — только и сказала она.
Он окинул взглядом квартиру и спросил:
А где Отис? Он наконец-то...
Ха! Если бы. Хотя, думаю, это следующее после самого лучшего.
Дункан вопросительно на нее посмотрел.
Адриана присматривала за ним во время моей последней рабочей поездки — с очень большой, недосказать, неохотой — и целыми днями жаловалась. Затем, как гром среди ясного неба, я возвращаюсь домой, звоню ей, чтобы забрать попугая и вручить ей бутылку вина за сто долларов — спасибо, мол, и извини, — а она говорит, что тот может пожить у нее.
Пожить у нее?
Да! Ты представляешь? Она сказала, что они подружились. Что я недооценивала Отиса, а она возродила его для новой жизни.
– И что ты ответила?
– Ты еще спрашиваешь? Сказала, что она абсолютно права, я его недооценивала, и наверное, мы с ним никогда не подружимся. Что если она пока не хочет с ним расставаться, я, вероятно, найду в себе силы позволить это. Все случилось два месяца назад. Я разговаривала с ней сегодня утром, и они как раз направлялись в «птичкино спа» — это слова, не мои. Я затаила дыхание и помолилась, чтобы это не оказалось сном.