Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние
Шрифт:
На протяжении четырех месяцев Макартни вел интенсивные переговоры, которые, наконец-то, завершились и должны были получить, по его мнению, «милостивое одобрение» короля, поскольку посол «держался как можно ближе к букве данных … инструкций». «Принимая в соображение, что условия, гарантированные нам, гораздо лучше того, на что рассчитывали наши купцы, а также и то, что купцы эти чрезвычайно довольны договором в настоящем его виде, – докладывал Макартни министру Графтону, сменившего Сэндвича, – я наконец решился подписать трактат». Посол ставил себе в заслугу, что выбрал подходящий момент для подписания договора, поскольку в случае перехода власти от Панина к Орловым, «отъявленных врагов иностранцев», заключить данный трактат вряд ли бы удалось 246 .
246
Там же. С. 209–211.
Однако радость Макартни по поводу столь удачно выполненной, на его взгляд, задачи оказалась преждевременной. «Не могу от вас скрыть, что как Его Величество, так и все его министры крайне недовольны тем, что вы решились подписать торговый договор, прежде чем прислать его сюда, и таким образом узнать волю Его Величества относительно условий его, – сообщал в ответном послании герцог Графтон. – Трактат, подписанный королевским
247
Там же. С. 227.
Макартни, по его собственным словам, «движимый государственными и частными побуждениями», стараясь достигнуть поставленной цели «с неутомимой энергией и беспримерной настойчивостью», приступил к переговорам с графом Паниным. Каково же было удивление дипломата, когда он столкнулся с возмущением сановника. «Он, кажется, был очень удивлен этим предложением, несколько минут молчал, а затем разразился негодованием в таких выражениях, которые ясно доказывали, насколько были поражены его тщеславие и высокое мнение о себе», – извещал посол Графтона. Принять договор с декларацией Панин отказался. Три дня подряд Макартни приходил к Панину и, всячески «стараясь смягчить его», заговаривал о декларации. Посол обращался за содействием ко многим друзьям сановника, чтобы те оказали на него влияние. Однако все попытки дипломата оказались безуспешными, а все его усилия «тщетными». И тогда Макартни решил обратиться к самой императрице. Он осмелился говорить о своем деле с Екатериной «в маскараде и чуть не упал перед ней на колени, убеждая ее, но непоколебимость ее превзошла даже обычное женщинам упрямство». Посол был вынужден признать свое поражение, так как был убежден в невозможности добиться от императорского двора уступок. Макартни объяснял госсекретарю, чем объяснялась подобная несговорчивость российской стороны. «Двор здешний становится с каждым часом горделивее и в ослеплении от настоящего своего благоденствия относится все с меньшим уважением к прочим державам и все с большим восхищением к самому себе, – сообщал посол. – Усилившись союзом с Данией и Пруссией, гордые тем, что назначили короля Польши (Станислава Понятовского – Т.Л.) … они, по моему убеждению, будут с каждым днем менее умеренны в своих требованиях и более несговорчивы в переговорах. Поэтому милорд, осмеливаюсь полагать, … что обмен ратификаций должен бы произойти как можно скорее, так как всякое новое требование подвергло бы нас тем ответам, которые бы им вздумалось дать нам и вызвало бы с их стороны объяснения, несовместные с достоинством Его Величества и невыгодные для интересов его подданных, ведущих торговлю в этой империи» 248 .
248
Там же. С. 229–232.
Между тем, Екатерина II решила сама разъяснить послу причины, вследствие которых для нее было «совершенно невозможно» согласиться на подобную декларацию. Она не требует «взаимности новых условий с декларацией, подобной той, какую у нее испрашивают», поскольку Россия от Англии ничего не получает, и потому «это было бы лишь актом прямой зависимости, несогласной с достоинством престола». Господину послу хорошо известен образ мыслей русского двора, продолжала императрица, для того, чтобы «допустить возможность склонить его на декларацию, унизительную для его достоинства и невозможную как по форме, так и по выражениям». Посему императрица повелела своему министерству объявить, что «настоящий шаг составляет ее ультиматум и что она не может согласиться ни на какие другие условия». Екатерина предлагала британской стороне решить, что ей удобнее: «воспользоваться выгодами, возникающими от общения одной дружбы или отказаться от них единственно по неимению права облекать их в законы». Если же ответ короля «будет не таков, каким бы его желали», то императрица потребует, чтобы немедленно приступили к отзыву подписей под трактатом 249 . Как видно, твердая позиция, занятая Екатериной II в вопросе о декларации к торговому договору, являлась свидетельством усиления ее позиций в договорном процессе с Великобританией в целом.
249
Там же. С. 234–236.
Между тем, король Великобритании не сдавался. Он решил увязать принятие декларации с заключением союзного договора. Король потребовал от посла донести до сведения императрицы, что желает с ней «скрепить теснейший союз», но медлительность с выдачей «форменной декларации» служит тому серьезным препятствием. Поручение Георга III было выполнено, и вскоре Макартни извещал Графтона о разговоре с Паниным. Граф отвечал ему «сдержанно, но презрительно»: «Как видно, сэр, у нас никогда не будет торгового трактата; что же касается до союзного договора, то так как это предмет совсем другого рода, то мы займемся им на свободе, когда найдем это всего удобнее для наших взаимных интересов, но когда наша торговля будет доступна для других наций, не думайте, чтобы предстояла возможность стеснять ее из пристрастия к вам. Давно пора, – продолжал Панин, – положить конец этому делу и приступить к уничтожению подписей, что я и сделаю немедленно в вашем присутствии». Увидев, что Панин уже собирался послать в канцелярию за трактатом, Макартни «самым убедительным и трогательным образом» упросил его отложить, хотя бы на несколько дней, исполнение «столь поспешного и крайнего намерения». И хотя Панин обещал, «несмотря на свою непоколебимую решимость», не принимать никаких мер «под влиянием гнева или раздражения», посол пришел к неутешительному выводу: «Окончательная неудача трактата и отмена привилегий, которыми наши купцы пользовались лишь вследствие снисхождения, теперь … неизбежны» 250 .
250
Там
Пытаясь всеми силами отсрочить намерение императорского двора отказаться от пролонгации торгового договора, Макартни напросился на прием к Панину после посещения театра. Во время беседы посол поинтересовался у графа, правда ли, что собираются отменить торговый договор, принятый при Елизавете Петровне. «Он (граф Панин – Т.Л.)очень спокойно ответил мне, что это совершенная правда, – докладывал госсекретарю Макартни, – что он часто предупреждал меня, что таково должно быть окончание нашего дела и спросил.. неужели я удивлен тем, что он держит данное им … слово; далее он сказал, … что нет никакой возможности вести переговоры с англичанами на равных правах, что решился он на немедленное исполнение этого намерения в тех видах, чтобы дать здешним английским купцам время предупредить своих друзей в Англии, прежде чем наступит сезон мореплавания, через что они имели бы возможность принять сообразные с этим меры и не потерпели бы убытки, вследствие надежды на трактат, который, быть может, они считали уже оконченным» 251 . Убедившись после разговора с Паниным, что добиться принятия российской стороной декларации на условиях англичан не представляется возможным, посол еще раз предложил госсекретарю ратифицировать договор с тем, чтобы сохранить все то, что уже было «условлено и приобретено», и чего возможно лишиться, если британская сторона будет настаивать на принятии декларации.
251
Там же. С. 246.
В то же время, чтобы решительнее повлиять на российскую сторону, посол предложил королю объявить о намерении ежегодно посылать в Балтийское море для защиты британской торговли 4 или 5 военных кораблей. Макартни полагал, что «опасение подобной меры» может побудить Россию согласиться с требованием англичан, а в случае их отказа послужит «предлогом для того, чтобы постоянно иметь флот на Балтийском море» 252 . Дипломат ссылался на прецедент 1716–1717 гг., когда эскадра под командованием Джона Норриса появилась в Балтийском море. Тогда это вызвало большое недовольство российской стороны.
252
Там же. С. 253.
Между тем, Екатерина, убедившись в неуступчивости англичан, приказала подготовить указ об отмене прежнего торгового договора. Макартни не на шутку забеспокоился и в донесении от 15 апреля 1766 г. стал чуть не умолять официальный Лондон о необходимости скорейшего подписания существующего договора без всяких дополнительных условий. «При настоящем положении дел, – писал дипломат, – я с истинным сожалением усматриваю, что нам остается выбирать между двумя исходами, а именно: невозвратно потерять торговый трактат со всеми его выгодами или немедленно согласиться на него на тех условиях, которых быть может еще возможно достигнуть». По-видимому, согласие на подписание договора от правительства было получено, так как 23 июля 1766 г. Макартни сообщал, что был вынужден подписать трактат «в прежнем виде». Король согласился одобрить договор и повелел подготовить ратификацию, хотя и был недоволен тем, что 4 статья не была исправлена в соответствии с английской редакцией. Как бы то ни было, торговый договор был ратифицирован, о чем госсекретарь Конвей известил Макартни 24 октября. «Ратификации торгового трактата доставили здесь большое удовольствие, – писал он, – хотя, конечно, оно значительно ослаблено усиленными и многократными объяснениями Панина насчет союзного трактата и непреклонной и решительной настойчивостью его и его двора» 253 . Таким образом, многолетние усилия британской стороны, направленные на пролонгацию торгового договора, наконец-то привели к долгожданной развязке. На взгляд А.Б. Соколова, успеху Макартни способствовало то обстоятельство, что в 1766 г. в Англии пришло к власти правительство У. Питта-старшего, который активно выступал за сближение Великобритании с Россией. Историк полагал, что торговый договор 1766 г. был выгоден для обеих сторон. В качестве аргумента, подтверждавшего данный факт, он приводил высказывание британского ученого П. Кленденнига, который утверждал: «Британское правительство через посредство Русской компании обеспечило себе приток сырья для военных дел по выгодным ценам, почти не пожертвовав военными и политическими принципами. С другой стороны, русские могли быть уверены в поступлении английских товаров в связи с установлением низких тарифов» 254 .
253
Там же. С. 261, 262, 267–269, 277.
254
Соколов А.Б. Навстречу друг другу. Россия и Англия в XVIXVIII вв. Ярославль, 1992. С. 262.
Воодушевленный одержанной победой на коммерческом фронте Макартни решил активизировать свои усилия, направленные на пролонгацию союзного договора. Напомним его предысторию. На протяжении XVI–XVII вв. связи Англии и России носили, как известно, по преимуществу экономический характер. Англия в ту пору не нуждалась в каком-либо политическом союзе с Россией. Необходимость в таковом возникла в 1740-х годах, поскольку в начавшейся войне за Австрийское наследство Россия участвовала на стороне Австрии и Англии. Первый в истории русско-английский договор был заключен 3 апреля 1741 г. 255 , однако он не вступил в силу из-за дворцового переворота, вызвавшего смену правления. В 1742 г. договор был возобновлен практически в прежнем виде 256 . Договор носил характер субсидиарной конвенции.
255
Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными государствами. СПб., 1802. Т. 9 (10). С. 90–112.
256
Там же. С. 112–133.
По прошествии времени в связи с изменением международных отношений в Европе в 1755 г. с Англией был подготовлен новый союзный договор. Поскольку Великобритания заключила субсидиарную конвенцию с Пруссией, а затем выступила и ее союзницей во время Семилетней войны, тогда как Россия воевала в противоположном лагере вместе с Францией и Австрией, то указанный договор был расторгнут.
В 1762 г. с приходом к власти Екатерины II сближение Англии с Россией казалось легко достижимым. Политический союз с Россией становится одной из целей внешней политики Великобритании. Вот, почему прибывавшие в Россию британские дипломаты постоянно поднимали вопрос о заключении союзного договора. Не стал исключением и Макартни.