Бритт Мари изливает душу

Линдгрен Астрид

Остается только добавить, что мы живем на вилле, не новой и не роскошной, но по-настоящему, по-домашнему уютной. И еще у нас есть большой старый сад — просто чудесный. Только бы не заставляли очищать его от сорняков! Но от этого никак не увильнешь! Ну, пока…

Да, да, я заканчиваю письмо! До свидания, Кайса!.. Ой, ой, ой, забыла самое главное. Забыла Алиду, милая моя, Алиду! Что было бы с семейством Хагстрём без Алиды? Она жила в нашем доме с тех пор, как родилась Майкен, и в том, что мы, несмотря ни на что, вкусно ели даже тогда, когда Майкен еще не взяла в свои руки бразды правления, пожалуй, тоже заслуга Алиды. По меньшей мере раз в месяц она разражается безумным плачем и говорит, что первого числа следующего месяца уходит. Мол, сердце ее больше не выдерживает жизни в зверинце. Но обычно это продолжается не более получаса, получаса, в течение которого мама и Майкен

непрерывно молят и просят ее не уходить и лебезят перед нею. И как только эти полчаса проходят, снова слышится ее «веселая» любовная песенка:

Цветочек малый вырос На могилке Олеанны. Тот цветочек означает, Что Олеанна была верна…

И Алида тоже верна, верна нам, уж это точно.

Есть на свете три человека, которых мне жаль — себя самое, которой нужно заплатить за пересылку этого письма, почтальона, которому придется тащить такое длинное письмо к тебе домой, и тебя, несчастную, которой придется его читать.

Попытайся, однако, это пережить и напиши.

Бритт Мари.

20 сентября

Дорогая Кайса, снова здравствуй!

Отгадай, который теперь час? Именно теперь? Половина седьмого утра! А какое утро! Сверкающее, ясное и сияющее, как в первый день творения. Весь дом спит, но я проснулась уже в пять часов утра. Я пишу тебе, сидя у стола под липой в нашем саду. Вокруг меня в сумасшедшем изобилии цветут флоксы и поздние розы. Эта роскошь красок почти беззащитна, и душа моя наполняется восторгом, когда я отрываю взгляд от бумаги и оглядываюсь. Знаешь ли ты, что, по-моему, поразительно? Случалось ли тебе, когда ты была совсем маленькой, проснуться таким вот осенним утром самой первой в доме и выйти в сад, чтобы посмотреть, не упало ли ночью на землю несколько яблок? Мне так случалось просыпаться часто, и я еще помню все свои ощущения. Радость, испытанная Колумбом при виде Америки, — лишь слабый отсвет счастья, которое пронзило мою детскую душу, когда однажды, таким же чудным утром, я нашла созревшее яблоко в мокрой траве!

Я по-прежнему испытываю почти те же самые чувства, как тогда, словно обнаружила что-то, сравнимое по своей ценности разве что с золотым слитком. И хотя сейчас нам разрешают собирать фрукты прямо с деревьев, ни одно яблоко в мире не было так сладко, как то, что упало в то утро и валялось под моей собственной яблоней.

Тебе не кажется, что вообще-то сентябрь — фантастический месяц? Последняя лихорадочная вспышка лета перед тем, как исчезнуть с лица земли!

И еще я люблю сентябрь потому, что сейчас так много прекрасной полезной еды. Ходить на рынок в это время года — настоящее приключение. Мои глаза чуть не вылезают из орбит, когда я вижу лотки, переполненные яблоками, грушами, сливами, помидорами, ягодами, грибами, дынями, горохом, фасолью и капустой.

В воскресенье мы совершили нашу традиционную ежегодную вылазку за брусникой. Мы едем в шарабане, запряженном парой лошадей. В нашем городе есть возница, который сдает этот прекрасный экипаж напрокат, и когда мы, дребезжа, проезжаем по ухабистой булыжной мостовой улицы Стургатан [13] , люди знают, что наконец-то брусника созрела!

— Я люблю сидеть так высоко над головами людей и чувствовать, что пахнет лошадьми, и знать, что целый день проведу в лесу, — говорит Сванте.

13

Стургатан — большая улица (шв.).

И мы понимающе киваем друг другу.

На этот раз Сванте взял с собой свою гармонику, и, как только мы выезжаем за заставу, он начинает играть Архольмский вальс [14] . Но лошади были, верно, из музыкальных. Они пугливо прянули в сторону, и вознице потребовалась вся его сила, чтобы их удержать. Так что Архольмский вальс быстро прекратился. И я сказала:

— Кое-кто вечно жалуется, когда я играю на пианино, но должна сказать, я-то, во всяком случае, играю не так, чтобы до смерти напугать лошадей.

14

Архольм — остров в Руслагене. Вальс написан в местном пансионате аптекарем Хэрманом Свенониусом (1879–1946).

— Меня

это удивляет, — произнес Сванте. — Если бы пианино было здесь с тобой в экипаже и ты вместо Архольмского сыграла, как обычно, вальс «Дунайские волны», тогда, мне кажется, лошади помчались бы и неслись до тех пор, пока не сдохли. Когда играю на гармонике я, лошадей все-таки еще можно придержать, и я считаю это довольно высокой оценкой моего искусства.

Мы ездим всегда в одно и то же место. Это крестьянская усадьба, расположенная на расстоянии одной мили [15] от города. Один из прежних папиных учеников — владелец тамошней усадьбы, и мы заполняем наши корзинки в его лесу. А одновременно и наши желудки — взятыми из дома завтраками. Собственно говоря, это последнее писать не следовало бы. Ведь папа утверждает, что, когда школьникам велят написать сочинение о какой-нибудь экскурсии, оно целиком бывает посвящено главным образом взятым из дома бутербродам. Поэтому, прежде чем дети начинают писать сочинение, папа на всякий случай громко кричит:

15

Шведская миля равна 10 км.

— Съешьте бутерброды перед уходом из дому!

Ну а мы этого не сделали, и я уверена в том, что бутерброды, положенные на мшистый камень, окруженный высокими елями и поросшими брусникой кочками, показались всем нам гораздо вкуснее, чем дома.

Брусники в лесу много, и через несколько часов мы собрали по-настоящему солидный запас ягод на зиму. Папа нам нисколько не помогал. Он больше расхаживал вокруг и собирал гербарий и смотрел на дятла, сидевшего на дереве. Моника искала хижину «детей Домового» [16] , Йеркер вырезал луки и стрелы, а у Сванте обнаружилась явная склонность растянуться во всю длину среди кочек и ничего не делать. Скромность не позволяет мне назвать некоторые имена, но ты, быть может, сама вычислишь, кто, собственно говоря, собирал бруснику!

16

Имеется в виду знаменитая книжка-картинка Эльсе Бесков «Хижина детей Домового» (1910).

Я слышу, как Алида бренчит посудой на кухне, так что мне надо выждать удобную минутку и выпить стакан чаю с поджаренным хлебом, прежде чем идти в школу. Будь добра, держи за меня большой палец [17] ! У нас контрольная по биологии.

«Погашена лампа, а ночь тиха и ясна…» И, собственно говоря, бедной школьнице, которой завтра снова надо вставать в восемь часов утра, пора ложиться спать. Но мне кажется, я, прежде чем заснуть, должна еще немного поболтать с тобой.

17

Держать за кого-нибудь большой палец означает болеть за кого-нибудь (при этом большой палец зажимается в кулаке).

Сегодня в школе было довольно тоскливо. Сочинение по биологии, по-моему, получилось классное, хотя я никак не могла вспомнить, что насекомые дышат с помощью тонких дыхательных трубок. Но затем у меня были два урока математики подряд, а этот предмет всегда пробуждает во мне желание быть дочерью маленького честного негра из племени банту, который не требовал бы от меня умения считать больше чем до трех. А тут еще Марианн Удден была по-дурацки смешна. Надо сказать, Марианн Удден задает тон в нашем классе, а что это значит, ты наверняка понимаешь. Это значит, что все девочки или почти все девочки думают, как она, и поступают, как она, и говорят так же, как она. И постепенно это становится по-настоящему утомительно. Ведь в каждом классе всегда кто-то задает тон, и, по правде говоря, нужно, чтобы он обладал хоть каплей разума. Мне кажется, что наш класс был гораздо приятнее и уютнее до того дня, когда в прошлом году там вынырнула Марианн. Ее отец — управляющий большим поместьем не так далеко отсюда, и первые школьные годы она занималась дома с гувернанткой. Быть может, все зависит от того, что у Марианн никогда прежде не было школьных товарищей. Она попросту не успела научиться тому, что значит настоящее товарищество. И еще у нее нет ни братьев, ни сестер, и по рассказам, Марианн жутко избалована. Поверь, мы все просто растерялись, когда она впервые объявилась в классе в сказочных итальянских туфлях и с эмалевой пудреницей. И даже издали было видно, как дороги ее платья, хотя на вид они казались совершенно простыми.