Бродский глазами современников
Шрифт:
Речь идет не о влиянии в положительном смысле, не о понимании его размера и величины, а о тех поэтах, которые хотят уменьшить его величину, уязвить самого Бродского.
О нет! Таких поэтов я не знаю.
Я же таких поэтов встречала и на Западе, и среди приезжающих из Союза.
Во всяком случае, я с ними не общаюсь. Иосиф есть совершенство
Как вы чувствуете его присутствие?
Я вчера уже говорила для русской службы Би-Би-Си [122] , но я могу повторить. Присутствие великого поэта в мире очень сильно влияет на существование человеческое. И даже если люди не читали Бродского... Есть и такие, которые не читали. Но вдруг я замечаю его влияние... по стихам молодых поэтов, которые мне известны. Они приносят мне свои стихи, и я спрашиваю: "Вы очень много читали Бродского?" Они говорят: "Ну где нам прочесть?" — "Но ведь заметно, что вы его читали". Его влияние
122
Белла Ахмадулина приехала в Лондон с театром им. Маяковского в октябре 1987 года. 29 и 30 октября она выступала на вечере поэзии в The Littleton Theatre вместе с армянским поэтом Геворгом Эмином. Интервью состоялось 31 октября в гостинице The West Morland Hotel, где она жила вместе со своим мужем, художником Борисом Мессерером.
Не могли бы вы более конкретно сказать б том, в чем это проявляется, как вы чувствуете, что в их стихах присутствует Бродский?
Среди поэтов, которые ко мне обращались — в строфике, в ритме, в интонации. Они меньше читали Бродского, чем я, но они так любят Бродского. Наверное, он что-то предугадал. Его влияние сказалось даже на устройстве... если можно так сказать, на устройстве строки. Ведь Бродского сам способ... то есть я понимаю, что это нельзя назвать способом, но соотношение слова и слова, и переход одной строки в другую... Этого не было прежде в русском стихосложении.
Это было, но не в таком количестве, у Хлебникова, у Цветаевой...
То, о чем я говорю, я читала только у Бродского. Это страннейшее соотношение слова и слова, строки и строки... И потом важно, что Иосиф есть совершенство... совершенство гармонии. Я сейчас говорю только о поэзии. Это и есть совершенство, то есть его слова как в формуле какой-то. Если что-то убрать, переменить, то распадается все: строка, формула, распадается мироздание. Потом, вот мне говорили американцы, англичане, что его английский есть его собственное изобретение, это его особенный, его собственный английский. И пока мы страдаем в России — где Бродский и где Россия — я думаю, что и это ему пригодилось. То есть у него нет тупости, малости, замкнутости. Он всемирен. И это чувство всемирной культуры, языка вообще, мне кажется, очень сказалось на его поэтике.
В этом смысле вы считаете, что он извлек нечто положительное из факта своего изгнания для русской словесности?
Не сомневаюсь в этом.
Даже ценой пятнадцатилетнего эмоционального неблагополучия, ценой здоровья?
Не сомневаюсь. Да, ценой здоровья. Подержимся за дерево. Да и его жизнь в России... она для него... Ценой каких страданий, какого ужаса. Но все-таки это самый чистый, самый благородный путь. Ну да, конечно, ссылка — все-таки лучше, чем выступать на стадионе в Лужниках.
А как вы относитесь к тому факту, что Бродский, в какой-то степени мифологизируя язык, создает из языка как бы почву своей беспочвенности? И его тревожит, я знаю, что он оторван от живого русского языка, что он не может следить за идиоматикои ежедневной жизни.
Да, его житейский язык очень странен.
Но и ваш, Белла Ахатовна, житейский язык очень странен, он немного до-тургеневскии.
Мой житейский язык и Иосифа непохожи, потому что он говорит гораздо проще и его язык как бы больше соответствует русской житейской речи, даже с ее вульгаризмами...
Так что вы считаете, что его опасения напрасны?
Иосифу нечего опасаться. Если мы имеем дело с исключительным и великим случаем, как с Иосифом и как... Я Иосифа ни с кем не сравниваю, потому что каждый человек это совершенное одиночество, потому что это единственное, но в великих случаях, как с Буниным, как с Набоковым, человек вывозит с собою нечто, что становится... Он как бы внутри себя может плодить русский язык и совершенно в этом преуспевает. Ему необязательно слышать, как вокруг говорят... Он это сам как бы воспроизводит. Он сам становится плодородной силой. Как бы он сам сад и сам садовник. И он вывозит с собою такое, что он уже не зависит от отсутствия... Будучи разлучен с бытовой речью, он сам становится плодородной почвой русского языка. Я когда-то это сказала Набокову [123] . Он спросил: "Вам нравится мой русский?" — Я сказала: "Ваш русский язык, он лучший..." — "Но мне казалось, что это замороженная клубника," — ответил Набоков. Как бы с человеком судьба... Но с такими людьми... — что значит судьба? Тут совпадает одно с другим. Он сам плодит язык, вот в чем дело.
123
Белла Ахмадулина навестила В.В.Набокова в Швейцарии в марте 1977 года, незадолго до его смерти. Она написала ему из Парижа, куда приехала по частному приглашению Владимира Высоцкого и Марины Влади. Набоков ответил на письмо, согласившись ее принять. Он был очень слаб, "почти прозрачен", как выразилась Белла Ахатовна. Аудиенция продолжалась
При подготовке настоящего издания Белла Ахатовна внесла в этот эпизод следующее уточнение: "Я, действительно, вместе с Борисом Мессерером видела Владимира Владимировича Набокова в Швейцарии в марте 1977 года. Я писала письмо Владимиру Владимировичу Набокову из Парижа (подлинник письма, ка я думаю - в архиве Набокова, копии не было, по памяти я воспроизвела текст письма Рене Герра, это было важно для меня). Но я никогда не просила принять меня и не собралась оказаться в Швейцарии. Краткий ответ Владимира Владимировича Набокова был получен нами позже встречи в Монтре - Елена Владимировна Набокова (Сикорская) и другие любящие меня люди в соответствии с их волей любви устроили эту встречу, как бы вопреки моей воле обожания. // Слова: очень слаб, "почти прозрачен" ... не могут быть достоверны вне контекста моего художественного ощущения и описания. А я не писала о Набокове, я могла так сказать лишь после его смерти, ...
– через десять лет." (Из письма Виктору Куллэ, 12 сентября 1992). В "Литературной газете" (22 января 1997, С. 12-13) опубликована проза Беллы Ахмадулиной "Робкий путь к Набокову", датированный декабрем 1996.
Вы такого высокого мнения о Бродском. Как бы вы его защитили от тех писателей и критиков, которые обвиняют Бродского в том, что он холодный поэт, что у него мало стихов о любви, что он презирает читателя?
Я таких дураков даже никогда не видела и не слышала.
Вы не чувствуете, что он холодный поэт?
О нет! Как это может быть! У него очень много стихов о любви. Я, по-моему, прочитала все, что написано.
Вы считаете, что надо отмести и не принимать всерьез эти упреки?
Да какие к нему могут быть упреки!? Он, несомненно, должен вызывать разное к себе отношение, но знаете, что мы сейчас о дураках будем говорить?
Хорошо, тогда я попрошу вас защитить Бродского от поэта, которого вы знаете, от Кривулина. В двух своих статьях о Бродском он сказал, что когда Иосиф появился, Анна Андреевна повторяла, что наступил новый расцвет русской поэзии.
Она была совершенно права.
Теперь, когда Бродский вырос, его присутствие в русской поэзии свидетельствует о ее тупике, о "состоянии затяжного кризиса", а не о расцвете [124] .
124
Статья Виктора Кривулина "Иосиф Бродский (место)" была опубликована под псевдонимом Александр Каломиров в "Вестнике РХД" (№ 123, 1977, С. 140-51); перепечатана в "Поэтике Бродского", (Hermitage: Tenafly, 1986, сс. 219-29). См. также статью А.Каломирова "Двадцать лет новейшей русской поэзии" в "Русской мысли" (27 декабря 1985, "Литературное приложение" №2, С. VI-VIII), В.Кривулин, "Слово о нобелите Иосифа Бродского" в "Русской мысли" (11 ноября 1988, "Литературное приложение" №7, С. II-III) и его интервью в настоящем издании.
Я не знала, что он так рассуждает о поэзии. Бродский и есть единственное доказательство расцвета русской поэзии.
Как вы объясняете тот факт, что многолетнее общение Бродского с Ахматовой никак не отразилось на его идиостиле? Как бы вопреки ее огромному духовному и культурному влиянию — стилистически он ближе к Хлебникову и Цветаевой, чем к ней?
Тут важно вот что: в Бродском есть одна такая великая черта — еще одна великая черта — это его врожденное умение воспринимать всеобщую культуру. Учитывая, какое образование было, это его личный подвиг. Это на роду ему написано... его соответствие вселенной, всем драгоценностям мира, античным и библейским, и более современным. Это собственный его подвиг. Он единственный, кого я знаю, кто вбирает в себя все лучшее. На нем не сказалась убогость жизни. А влияние Анны Андреевны Ахматовой... тут еще два счастливых доказательства: ее совершенства и совершенства Бродского. Она сразу поняла, с каким чудом мы имеем дело. Я уверена, что и стилистически есть ее влияния, но это бы бесполезный поиск, зачем? Этот человек все берет себе... Главное него — его способность усвоить долг жизни.
Увы, исследователю творчества Бродского, выискивающему его русские корни, приходится быть более конкретным. Кроме Кривулина, я хочу еще процитировать Карабчиевского. В своей книге "Воскресение Маяковского он устанавливает связь между Цветаевой и Маяковским, что легче установить, и между Маяковским и Бродским, утверждая, что Маяковский возродился и живет в Бродском [125] . Может быть, Карабчиевский не до конца прочел Бродского?
125
Юрий Карабичевский, "Воскресение Маяковского" ("Страна и мир": Мюнхен, 1985, С. 272-79). В России опубликовано издательством "Советский писатель" (М., 1990, С. 204-14). О этой параллели см. В.Куллэ "'Обретший речи дар в глухонемой вселенной...' (Наброски об эстетике Иосифа Бродского)" ("Родник", №3, 1990, С.77-80).