Бродячие собаки
Шрифт:
— Евгений Петрович, он два раза не предлагает.
— Ты хотел купить меня, прокурора Курьякова. Эх, ты.
— Заметано. — Игорь выпрямился. — Ты чо все время чешешься?
— Знаешь, все тело какими-то белыми пузырьками покрылось, вот. — Курьяков завернул рукав.
— Эт крапивница. Стань под холодную воду и через пять минут все стихнет.
— В баню ходят те, кому чесаться лень. А у тебя почки-то как?
— Кровью ссать перестал, — усмехнулся Игорь. — Второй раз твой егерек мне дорогу перешел. Тогда под перевернутой лодкой я чуть на дно не пошел. Судорогой свело. Давно его грохнуть надо. Все некогда.
— Игорь, для тебя это пожизенный срок.
— Я
— Постой, жена манты сварила. Горяченьких принесу. — Курьяков нагнулся над тисками, выкручивая зажатый карабин. Когда он поднял голову, Игоря уже не было. И он в который раз поразился этой его способности растворяться в пространстве.
Глава двадцатая
На другой день егерь встретил у гаражей Славика Неретина.
— Не знаешь, на баллистическую экспертизу пулю с карабином отправили? — спросил он участкового.
— А зачем отправлять-то? — удивился Славик. — Он его распилил.
— Как распилил?
— Ствол отпилил и в газете принес.
— А кто ему отдал его? Его же изъяли и в вашу оружейку в сейф положили, — оторопел Венька.
— Такие вопросы не ко мне, командир. — Славик пристукнул ладонями по рулю. — Навели вы шорох… Шефу нашему начальник облУВД звонил, что да как. Поехал я. В Луначарском двух свиней украли. Сами скотники. За четыре бутылки пропили. Этих точно посадят. Года по три приварят. Поехал я.
Венька кинулся звонить Рассохину. Тот, выслушав егеря, долго молчал. В трубке играла далекая музыка.
— Только бы Глеб не побоялся. Щас буду ему звонить.
Через три дня вышла газета со статьей под заголовком «В кого стрелял прокурор?» Глеб написал в ней, как все было. И про потерянную пулю. И про то, что прокурор и «залетный московский браконьер» обвинили самих егерей в браконьерстве. Статья заканчивалась словами: «Если все было так, как написал в своем заявлении лесник под диктовку двух служителей Фемиды, то зачем надо было прокурору Курьякову распиливать собственный карабин? А затем, отвечу, что баллистическая экспертиза показала бы: пуля, найденная в теле лося, была выпущена из его оружия»…
Вечером того же дня егеря срочно вызвали в милицию. В кабинете начальника райотдела стены на уровне стола были обшиты дубовыми панелями. Слева от кресла на столике блестел золотом маленький иконостас с иконами Божьей матери, распятого Исуса, Николая Угодника. Сам полковник Штырлин туго восседал в кресле. Прихлебывал чай. Напротив за низким столиком сидели Курьяков и районный судья Михаил Филиппович Деревенских, муж ясного ума и большой выдержки.
Все трое повернулись к вошедшему егерю. Это было посерьезнее той волчьей ямы со стенами в мелкий цветочек и седоватым майором наверху.
— Присаживайся, Вениамин Александрович, — завозился в кресле полковник. — Чай, кофе. Может, коньячку. Как вы?
— Я за рулем. — Венька присел на стул у самого входа. Внутренне подобрался.
— Садись ближе-подвинул другой стул Деревенских. — Мы с виду страшные, а так не кусаемся. Статью читал?
— Читал.
— Отлили вы, ребята, бомбу. Не под него вот, — Деревенских кивнул в сторону Курьякова, — не под московского гостя. Вы под наш район, под всю область бомбу подложили. Ведь они там в первопрестольной как прочитают с утра под кофе газету. Ага, заголовок «В кого стрелял прокурор». И сразу глазами вниз. Это где, в каком регионе такое безобразие случилось? А через час, скажем, на заседании правительства станут дотации там, инвестиции какие распределять. Мы в списках
Начальник милиции, сраженный такой страшной перспективой, воззрился на Деревенских: ох, голова. Премьер! Украдкой перекрестился на иконостас.
Курьяков, не мигая, глядел на дно чашки, будто пытался разглядеть в кофейной гуще свою судьбу.
— Давайте думать, Вениамин Александрович, вместе с тобой, как нам из этого положения вывернуться.
— Нечего было лосей стрелять. Да потом на нас сваливать, — взъерошился егерь. По словам судьи, он как бы оказывался главным виновником.
— Да не про лосей я. Я тебе за твоего лося хоть завтра корову отдам свою. У меня их вон две, кормить нечем, — усмехнулся судья. — Я вот что тебе предлагаю, Вениамин Александрович, уговори ты своего друга, журналиста этого, чтобы он напечатал в газете опровержение. Так мол и так. В ходе дополнительного расследования выяснилось, что лось был застрелен неизвестными. Произошла с твоей стороны ошибка. Ну и как там положено. Приносят извинения. И район наш опять в почете будет. Правильно я говорю? — Деревенских посмотрел на Курьякова, потом на хозяина кабинета. — Иван Прокофьевич машину тебе даст с синей мигалкой. Поезжай срочно в город к этому журналисту, бутылочку хорошего коньячка с ним выпей. Убеди его дать опровержение. Текст уже подготовлен. Как ты сам на это дело смотришь?
— Я и не знаю, — замялся Венька. — Я его тоже всего два раза видел. Ну, с твоим другом Рассохиным к нему подойди.
Через полчаса милицейская «десятка», рассеивая на обочины синие всполохи, мчала егеря в город. Рассохина дома не оказалось. Венька в канавинской визитке глянул адрес и поехал к журналисту на квартиру. Глеб жил один. Веньку поразило несметное число книг. Мало того, стена кабинета до потолка была завалена книгами. Книги валялись на подоконниках, на холодильнике, на спинке дивана. Пол вокруг письменного стола был усеян исписанными от руки листами.
У ножки стола стояла початая бутылка с пивом. Бутылки, как и книги, валялись тоже в самых разных местах. Сам хозяин, заросший серебристой щетиной, пребывал явно в подпитии.
Доводы судьи, показавшиеся егерю столь весомыми там в кабинете начальника милиции, здесь как-то полиняли.
— Опровержение захотели. Вот им опровержение. — Глеб сжал кулак, ребром ладони ударил по локтевому сгибу. — Выпить хочешь?
— Из-за одного лося весь район подставлять! Лосихи весной еще отелятся. — Ободренный такой откровенностью хозяина возразил на этот международный жест Венька. — Может, как-нибудь написать опровержение?
— Интересные вы ребята. — Глеб отхлебнул из горлышка пива. Заходил по комнате. При каждом шаге в полы махрового халата высовывались и пропадали худые мальчишечьи коленки. — Это все равно, как я бы пукнул, а вы мне предложили загнать этот пук обратно. Ты мне вот что скажи. — Глеб поставил перед егерем стул, сел верхом, положил кулак на спинку, оперся подбородком. — Помнишь, у твоего сынишки шрам на щеке? Ты рассказывал, как его свинья укусила, а жена подумала, что собака. Ты в нее стрелял… Я тут одну вещь пишу. Ну, это неважно. Где эта собака сейчас? Я хочу приехать на нее посмотреть. Пиво-то пей.