Бродячий цирк
Шрифт:
Да и Борис благоволил к Анне. Она просовывала сквозь прутья руку, и тигр оставлял на ладони свои слюни и один-два выпавших уса. Они могли разговаривать часами: Анна рассказывала о прошедшем дне и о своих мыслях, и тигр отвечал ей влажным ворчанием.
— Это лучший собеседник, — говорила девушка. — В детстве у меня был блокнот, с которым я делилась всем-всем-всем… откровенно говоря, у меня было целых четыре блокнота. Но один тигр — куда лучше. Кто пойдёт к тигру выведывать твои секреты?
Мара
— Хотелось бы взглянуть в лицо хотя бы одному засранцу, — бурчала девочка. — Не ради ворон же мы всё это ставили.
Марина поделилась со мной парой бананов, похожих на вкус и по размеру на ириски. Очистила от кожуры свою долю.
Если честно, я не видел даже ворон. На крышах домов имелись флигели, один действительно в виде вороны, другой изображал петуха, третий не то скачущую лошадь, не то собаку, но все они отвернулись от нас, чтобы посмотреть, куда там указывают стрелки дождя.
Из-под ног брызгали крошечные коричневые лягушки, катались на носках сапог. Я изо всех сил старался быть старше, задавить в себе любопытство, которое есть в каждом ребёнке, и, по идее, должно быть уже постыдно для мальчика моего возраста присесть на корточки и наблюдать за забавными тварями.
Будь здесь хоть какой-нибудь народ, я ушёл бы тренироваться за автобус. Когда на тебя смотрят, шары становятся разными по весу, а пальцев почему-то то по шесть, то всего по четыре на каждой руке. К метаморфозам с твоим телом просто не успеваешь привыкнуть, и всё, на чём ты пытаешься сосредоточить внимание, разлетается по ближайшим кустам. Но так как даже за окнами не видно было ничего, кроме горшков с кактусами и алоэ (что не мешало им, правда, складываться в диковинные рожи с квадратными подбородками и самой диковинной формы носами), я вышел под центральный навес. Закрутил три булавы, уронил одну себе на ногу и закрутил снова. На этот раз получилось хорошо, булавы опускались мне в руки хвостами, а не тупорылой, как у морских рыб, мордой.
Я подумал, что не зря всё-таки запрятал на донышке кармана хорошее настроение. Без него ничего бы не получилось. И, более того, стало казаться, что именно оно выбрасывает усики в сторону моих друзей, словно хищное африканское растение, и вытягивает их на сцену. Так резко, что те только и успевали, что схватить и запихать под мышку что-то из реквизита, затупленный нож ли, или же пару мячиков.
Тут же принимались этим реквизитом обмениваться со смехом.
— У тебя что есть?
— Две джедайские палочки и кольцо!
Мышик наблюдал за нами из-под автобуса и пытался поддержать общее веселье вялыми движениями хвоста.
—
— На что тебе гаечный ключ?
Марина пытается состроить умное лицо.
— Очень интересно порой включать в стандартный каскад незнакомый и несбалансированный предмет. Полезно для любого жонглёра и для того, кто выбрался, — она косится на меня, — из детских штанишек.
— Верните потом, — волнуется со своего насеста в фургоне Костя. — Если это ключ на семнадцать, верните мне его потом в руки. А то мы отсюда не уедем.
— Устроим репетицию! — говорит Анна. — Может быть, эти ребята полюбуются на нас из окна и решат присоединиться.
Над зрительскими местами тоже растянули навес, поставили несколько табуретов, которые смотрелись в муравьином вселенском потопе как древесные пеньки. Сейчас там располагались обезьянки в разноцветных курточках, которых Джагит извлекал из нутра тёплого фургона, затыкал крикливые рты бананами и отвозил на своих могучих плечах и спине (животные при этом трогательно обнимали его за шею) под зрительский навес. Увлечённый своими руками — нужно же следить, чтобы там не выросло лишнего пальца, — я, тем не менее, не мог на него не поглядывать. Очень уж смешно смотрелся.
Как следует разогревшись, я вылетел из круга артистов практически с дымящейся шевелюрой. Прямо туда, где Аксель, сидя на корточках, наблюдал за лягушками.
— А ты молодцом. Начинать представление — не самая завидная роль.
— Почему это?
— Не волнуйся так. Это просто примета. Бывает, цирковые духи, изголодавшиеся по шалостям, подбрасывают жонглёру лишние мячи или что-нибудь острое, а акробату — наносят коварные удары под колени. Иногда дёргают за уши и кусают за зад зверей. Этих духов, кстати, почему-то видят иногда зрители. Норовят кинуть в них тухлым овощем, а то и чем-нибудь тяжёлым. Того и гляди ещё, попадут в нас с тобой.
— Так целятся же в духов, — озадаченно сказал я.
— Они обычно катаются на плечах у артистов, — снисходительно пояснил Аксель. — А путешествуют под подпругой, на брюхе у лошадей. Такая вот цирковая метафизика.
— Было бы хорошо, если бы тут был хоть кто-то, хоть бы и с тухлыми овощами, — озабоченно сказал я.
— Местные жители довольно незаметны, — ухмыльнулся Аксель. — Не удивляйся.
— Мне бы хотелось увидеть хоть кого-нибудь.
— Смотри внимательнее в таком случае.
После этих его слов я принялся разглядывать каждую кочку, каждую тень под каждым деревом с таким ожесточением, что стало двоиться в глазах. Сосредоточив внимание на эфемерном, я едва не столкнулся с Марой. Она тоже ушла со сцены, оставив тренироваться самых молодых — Анну и Джагита. В душевной молодости первой я не сомневался, а второй крутил тренировочные пои с таким комично-серьёзным выражением лица, что даже мартышки благоговейно притихли. Так увлечённо и серьёзно что-то делать могут только дети.