Бродячий цирк
Шрифт:
Если бы я был тем ребёнком (иногда мне казалось, что стоит поднять голову, и я увижу его раскачивающуюся над городом, словно большой воздушный шар, голову), у меня по улочкам прохаживались бы фарфоровые фигурки. Я бы заселил город именно такими людьми.
Я вспомнил духоту базара в Кракове, прилавок, у которого мы с Анной остановились, когда возвращались от пана Грошека. На нём были разложены маленькие фарфоровые фигурки, в коробках из-под обуви, из-под конфет, покрытые пылью, потемневшие от времени. У кого-то отколота рука или нога, или, скажем, тросточка от зонта. Или наоборот,
Был у того торговца ещё и город из четырёх пряничных домов, одной колокольни и одной кареты.
И вот все они, те фигурки, внезапно переместились сюда, выросли, научились имитировать гул, издаваемый скоплениями людей, и заполнили город. Или, если угодно, мы уменьшились и оказались среди тех пяти строений.
Я к тому, что местные жители фарфоровый глянец не утратили. И, кажется, я слышал мелодичный «дзынь!», когда соприкасались в рукопожатии их ладони.
Въезжая в город мы все прилипли к окошкам. Кажется, остальные артисты тоже не бывали здесь ни разу. Ну, кроме, конечно, Акселя.
Одевались здесь все слегка старомодно, ездили на старинных велосипедах с огромными, похожими на шашечку на полицейской машине, звонками. Машины, большие сердитые жуки-каделлаки, подползали к нам, чтобы гудком выразить своё недовольство скоростью передвижения нашего кортежа, после чего обгоняли по встречной полосе. В скверике сидела вокруг хрипящего приёмника молодёжь.
Дети (которые всегда первыми чуяли представление), необычайно воспитанные, скромно шли за нами по тротуару. Однако их становилось всё больше, они сбивались в стайки, как маленькие птички-сыщики.
Аксель чистил ногти краешком пилочки, периодически благожелательно поглядывая в окно.
— Позвольте вам представить Зверянин, — сказал он. — Город, начисто выпавший из цивилизации. Видели бы вы его железнодорожную станцию! Там можно ждать весь день, и два из трёх поездов промчится мимо, даже не сбавив ходу. А один сбавит, и даже откроет тебе двери, но запрыгивать в него придётся на ходу. Вот такой вот вестерн.
Он смеётся и прибавляет:
— Я не знаю доподлинно, но, кажется, здесь нет даже Супермаркета.
Мы расположились на площади, которую здесь почему-то называли Площадью Западного Мира. Громкому названию она никак не подходила — крошечная, обнесённая оградкой и аккуратными кучерявыми тополями, выглядящими на расстоянии пластиковыми. Листва на них была кислотно-зелёной (такой просто не может быть у настоящих деревьев), а стволы — ярко-коричневыми. Я подумал, что всему виной яркое солнце, которым кто-то словно
Здесь было несколько лавочек, катались на роликовых коньках девчонки с голыми животами и парни в шортах и с облезающим загаром на плечах. Они поглядывали на нас с любопытством.
Марина, размахивая прутиком, погнала лошадей в тень деревьев, и тут же с той стороны подошёл жандарм узнать, что мы собираемся здесь делать.
— Выступать, — Аксель склонился перед ним в поклоне, так, что очки сползли на кончик носа. Он уже успел облачиться в свои цветастые шаровары и камзол — незачем шокировать потенциальных зрителей «домашними» штанами на штрипках или шортами, открывающими волосатые ляжки. Шляпы на нём не было, но Капитана это не смутило. Он тут же вообразил себе невидимую и сорвал её с головы учтивым жестом. — Мы — цирк на колёсах! У нас будет представление. С лошадью и тигром. Вот тут на них документы и ветеринарные книжки.
— Только не шумите, — ответил жандарм. — После одиннадцати никакого шума и никакой музыки. И я рассчитываю, что вы уберёте экскременты за своими животными.
Похожий на оловянного солдатика жандарм удалился. Анна подивилась:
— Первый раз нам попадаются такие уступчивые служители закона. Надо было тебе попросить у него померить фуражку. Уверена, он бы не отказал.
Капитан взлетел на корму автобуса, хитро покосился вслед удаляющемуся жандарму и сказал:
— Не извольте волноваться. Наши экскременты только украсят ваш кукольный город. Придадут ему немного живости.
Сказал, впрочем, совсем негромко. Так что жандарм не услышал.
После того, как мы закончили с разгрузкой и подготовкой к вечернему выступлению, я отошёл под деревья (отчасти для того, чтобы убедиться, что они не пластиковые). Нашёл среди старательно выметенных полянок с отчаянно зелёной травой скамейку, точно такую же, как на площади. Видимо, её убрали сюда временно, за ненадобностью. Или Большой Ребёнок, тот, чьи ладони летают пухлыми тучками над городом и самолётами, просто-напросто про неё забыл.
Вообще, обычно мы с Мариной в такие дни все в заботах бегали как заведённые до самого вечера. Но сегодня всё шло очень размеренно и ровно. Ничего не пришлось срочно штопать, ни у кого из наших подопечных не болел живот: звери ели отменно и были в самом игривом настроении — то, что нужно для хорошего шоу. Воды для лошадей нам разрешил набрать добродушный сторож при старом кладбище, давно уже не исполняющем роль кладбища. Здесь были захоронены участники не то первой, не то второй мировой войны, и городская администрация ежедневно присылала сюда свежие цветы.
— Будто какая-то высшая сила снизошла до того, чтобы свериться с нашими планами, — невозмутимо покуривая, выразил своё мнение Костя.
Мне вдруг захотелось написать книжку о нашем цирке. Или картину — настолько живописно он смотрелся. Марина и Анна соорудили под открытым небом столик и готовили обед. Они не особенно мудрили — прекрасная погода будет сегодня самой лучшей приправой к любому блюду. Там был салат из свежих овощей и яблоки, которые мы купили на въезде в город, крупные красные и будто бы сделанные из воска.