Бродячий цирк
Шрифт:
К концу представления руки освоились с четырьмя разнородными предметами — два мячика спрятались в голенище сапога.
Я был гвоздём в крышку гроба затеи Капитана. Несмотря на то, что в итоге я получил в лоб от Капитанского сапога и сел прямо на тротуар, сопровождаемый грохотом падающих со всех сторон предметов, в шапке звякало, и этот звук звучал звоном похоронного колокольчика.
— Ничего, у всех бывают промахи, — уверял меня позже Аксель.
В моих глазах это не выглядело промахом. Это был оглушительный успех, что подтвердила, трогательно меня
— Тебе нужно поговорить с Акселем, чтобы он выделил тебе место в фургоне. Выбросил всё своё старьё, например. У него там валяется рама от старого велосипеда, представляешь? Ты теперь настоящий артист со своим собственным сольным номером, и тебе нужен свой угол.
А Костя прибавил:
— Старина Жернович бы сказал — тебе самое место среди этих цирковых животных.
Переполненный смешанными чувствами, я вдруг заметил белый халат, вспомнил кое-что важное и помчался за Акселем.
— Там стоит тот доктор, — сказал я. — Он уже два часа что-то от нас хочет. Но никто не говорит по-австрийски. Пан Джагит говорит, что его послали власти, посмотреть, чтобы никто не покалечился во время выступления. Он выглядит таким потерянным…
После встречи с доктором Аксель вернулся весьма растерянным. Будто бы док заразил его каким-то вирусом. У меня, надо думать, тоже был весьма растерянный вид после попыток с ним пообщаться.
— Он утверждает, что у нас кто-то тяжело болен. Утверждает, что ему в медпункт два с четвертью часа назад поступил звонок, и аноним сказал, что в бродячем цирке умирает человек.
Аксель повращал глазами и прибавил:
— Он сказал, что очень странно, что при таком уровне выступления, у нас до сих пор нет жертв. Может быть, местами они и разумные. Эти люди.
Под моим пристальным взглядом он развёл руками и зашагал в фургон, переодеваться.
Ночь прошла относительно спокойно.
— Город ещё нанесёт нам ответный удар, — сказал нам напоследок Капитан. Он выгреб из шляпы деньги, два раза их пересчитал. К моему изумлению, там попадались и довольно крупные купюры. Такое впечатление, что люди пытались откупиться от происходящего. — Он этого так не оставит. Нам нужно быть бдительными.
— Неплохая выручка, — заметила Анна.
Мы собрались в жилом фургоне, вся труппа, исключая Мышика, расселись по ящикам. Свечу сегодня заменяла керосиновая лампа, которую не помешало бы хорошенько вычистить.
Капитан разгладил у себя на колене мятую бумажку.
— Я собираюсь её пропить. Нас хотели купить, а мы им — такую фигу скрутим.
— Хорошо бы ещё заблевать половину города, — насмешливо сказал Костя.
— Да… — Капитан был так хмур, что даже не заметил сарказма.
Аксель, Анна и Костя ушли на поиски круглосуточного алкогольного магазина, шумя и воинственно потрясая фонариками, словно дети, отправляющиеся в чащу леса на поиски сокровищ. Мышик увязался с ними. Он любил ночные прогулки. Мы, — все остальные, — остались в лагере, с полными карманами обязанностей. Джагит сразу же слинял к своим змеям.
—
Я ожидал услышать такое от Анны, но никак не от Мары. Но спорить не стал.
Мы немного поигрались с прожекторами, включая их и выключая, направляя в самые интимные и тёмные закоулки притихшего парка и друг на друга, но это быстро наскучило. От нечего делать я забрался на крышу автобуса, вытянулся там во всю длину. Звезды здесь были очень красивы. Огромные, крупные, похожие на гроздья спелого винограда. Мне подумалось, что если бы такая вдруг вознамерилась сорваться с небес, она бы не удовлетворилась одной крышей, а проломила бы ещё пару перекрытий, а возможно, добралась бы до предпоследнего этажа. Лежала бы там, дымясь и занимая полкомнаты.
Я вспомнил про свою звёздочку и проведал её в кармане джинсов.
На ночную прогулку по городу не тянуло. Я не желал находиться рядом с людьми, что присутствовали на сегодняшнем выступлении и хлопали Капитану. Даже рядом со спящими. Спускаться вниз, чтобы встречать Акселя, Костю и Анну в обнимку с бутылками тоже не хотелось. Я начал уже общаться со своим сегодняшним ночным-одиночеством-на-крыше-автобуса на ты, когда ко мне вскарабкалась Марина с огромным сэндвичем в зубах.
— О, ты тоже здесь, — не слишком натурально удивилась она.
— Как у тебя прошёл день? — спросил я так, как будто рассвет, полдень и вечер мы встречали порознь.
На самом деле я хотел знать её мнение относительно всего происходящего.
Мара устроилась напротив, скрестив ноги. Протянула мне сэндвич. На ней была мешковатая Костина куртка и подвёрнутые джинсы. Кажется, страсть к одежде на несколько размеров больше обитала где-то в глубине её натуры.
— Акс такой всегда. Он как айсберг, который дрейфует по морю… ну, знаешь, в ожидании очередного корабля какой-нибудь идеи. Бредовой идеи. Но они ему нужны. Неважно, насколько они бредовые, они ему нужны. Ещё ему нужна моя забота.
Под ломтями хлеба таился листик салата, ветчина, ломтик сыра и масло, каждый слой, кроме, пожалуй зелени, был размером с хлебный ломоть. Откусив, я решил, что такие бутерброды мне по вкусу.
— Тебе нравится такая жизнь?
Она дёрнула плечами.
— Я простая провинциалка. Сбежала из дома, и почти сразу… почти сразу Аксель оказался так добр, что взял меня с собой. Я знаю всего две жизни. Ту, прежнюю, и эту.
Я вернул бутерброд. Откинулся на спину, сложил под головой ладони.
— Это не жизнь, а сплошное приключение. Как в книжках.
— Знаешь, что мне кажется? Ты ещё новенький, тебе я могу рассказать. Все остальные просто не поймут. Разве что Костя, но… — Марина сделала два глубоких вдоха, вновь потеряв огрызок предложения, продолжила: — Здесь всё очень странное. Я, конечно, жила на ферме, у нас там был телевизор, но понимаешь, у меня не было времени его смотреть. И газеты я читала только когда заворачивала в них внутренности заколотого отцом поросёнка…
— Не смотрела телевизор?