Бродяги Севера (сборник)

Кервуд Джеймс Оливер

Ответа не последовало. В юрте было холодно и темно. Он отлично разглядел два одеяла, которые находились там всегда, несколько ящиков, в которых Нипиза хранила свои запасы, и печечку, которую соорудил сам Пьеро из листов железа и старой жести. Но Нипизы там не оказалось. Не было ее и около юрты. На снегу не видно было ничьих следов, кроме оставленного его же собственным хвостом.

Было уже темно, когда Бари возвратился опять к пожарищу. Всю ночь он продержался около покинутого собачника, и все это время не переставая падал снег, так что к утру Бари уже погрузился в него по самые плечи.

Но с рассветом небо прояснилось. Взошло солнце, и кругом стало так ярко, что трудно было смотреть. С его появлением к Бари возвратились новые надежды и ожидания. Еще более, чем вчера, он старался понять, и это ему никак не удавалось.

Ну разумеется, Нипиза скоро должна вернуться! Он услышит ее голос. Вот сию минуту она неожиданно должна появиться из леса! Сейчас до него долетит какой-нибудь сигнал о ней. Во всяком случае, что-нибудь, не одно, так другое, а должно сейчас случиться!

При малейшем звуке он вздрагивал и быстро останавливался и внюхивался в каждое дуновение ветерка. Все время он был на ногах. Вся местность вокруг сгоревшей избушки была сплошь покрыта его следами; они тянулись от собачника до самой вековой сосны и были настолько многочисленны, что казалось, будто там на целые полмили вокруг и вплоть до кручи над рекой бродила целая стая волков.

В полдень им овладел опять второй непобедимый импульс. Это были не рассудок и не инстинкт. Это была борьба между ними обоими: ум дикого животного старался осилить тайну непостижимого, постигнуть то, чего нельзя было увидеть глазами и услышать ушами. Нипиза не могла быть в хижине, потому что теперь не существовало и самой хижины. Не было ее и в юрте. Он не нашел ее и на круче. А уж с Пьеро в могиле она и подавно не лежала…

Ага! Она, вероятно, ушла далеко осматривать расставленные ловушки и силки!..

И он побежал туда, держась на северо-запад.

Глава XXIII

Зима, полная ожиданий

Ни один человек не может так ясно чуять дыхание смерти, как это делает северная собака. Иногда предчувствие ее приходит к ней вместе с ветром. Тысячи хозяев дальнего севера могут поклясться вам, что их собаки предостерегли их от смерти или уведомили их о смерти за целые часы раньше, чем она пришла, и многие из этих тысяч знают по опыту, что их упряжки всякий раз упорно останавливались и не хотели бежать дальше, если в полумиле от них вдруг оказывался где-нибудь в палатке или в шалаше непогребенный покойник.

Вчера Бари ощутил своим обонянием смерть и без малейшего участия своего рассудка уже знал, что покойником был Пьеро. Как он узнал об этом и почему именно принял это как уже свершившийся факт, это составляет тайну, над которой еще поработают в будущем те, кто не допускает в животном ничего другого, кроме инстинкта. Совершенно не зная, что такое смерть, Бари отлично понимал, что Пьеро был мертв. Во всяком случае, он был совершенно убежден в том, что больше уже никогда не увидит Пьеро, никогда не услышит его голоса и скрипа снега под его лыжами, а потому и не старался вовсе его отыскивать. Пьеро ушел навсегда. Но чтобы умерла Нипиза, этого он никак не мог усвоить. Он испытывал безграничное беспокойство: то, что доходило до него из глубин реки, заставляло его дрожать от страха и недоумения; он чувствовал, что здесь должно было иметь место что-то странное, что-то необъяснимое, и если вдруг он завыл тогда, стоя на краю кручи над рекой, то, во всяком случае, не о Нипизе, а оттого, что вдруг почуял смерть Пьеро. Ибо он был уверен, что Нипиза еще жива, и эта уверенность была еще так в нем велика, что он побежал отыскивать ее у расставленных ловушек, как накануне искал ее в юрте из березовой коры.

Он не ел еще со вчерашнего утра, когда его покормила Нипиза; чтобы удовлетворить голод, нужно было приняться за охоту, а он слишком был занят поисками Нипизы. Он мог бы проголодать еще сколько угодно, но на третий миле от избушки вдруг набрел на капкан, в котором оказался пойманный белый кролик. Кролик еще был жив, и он загрыз его и съел целиком. До самых сумерек он перебегал от одной ловушки к другой. В одной из них оказалась рысь, в другой – енот. Под белым покровом снега он ощутил запах лисицы, околевшей от яда Пьеро. Но рысь и енот были еще живы, и когда хотели броситься на Бари, то сковывавшие их цепи ловушек звонко и неприятно зазвенели. Но Бари не обратил на них никакого внимания: он был занят совсем другим. Он торопился, и, по мере того как потухал день, в нем все более и более усиливалось беспокойство: до сих пор он еще не обнаружил ни малейшего следа Нипизы.

После пронесшейся снежной бури ночь была удивительно

ясная, холодная, светлая, так что густые тени казались живыми. И вдруг третья идея осенила Бари. Как и все животные, он всегда подчинялся какой-нибудь одной идее, он был существом, в котором все меньшие импульсы всегда подпадали под власть какого-нибудь одного, более сильного. Таким импульсом в эту светлую ночь явилось для Бари неудержимое желание найти и обнюхать все охотничьи шалаши Пьеро, построенные им вдоль линии ловушек и капканов, которая растянулась в обе стороны на несколько миль. Там он обязательно найдет Нипизу! Один из таких шалашей, составлявший временное убежище для Пьеро, находился за целых двадцать пять миль от сгоревшей хижины Пьеро, Я не берусь сказать, каким именно образом Бари мог догадаться о существовании этого шалаша, так как боюсь обеспокоить этим какого-нибудь завзятого ученого-натуралиста, но факт остается фактом: Бари побежал туда наверняка. В эту ночь он сделал первые десять миль. Остальные пятнадцать оказались ему не под силу. В открытых местах снег оказался ему по брюхо и был рыхлым, как пух. Часто он проваливался так, что его засыпало с головой, и ему нужно было выкарабкиваться, чтобы не быть погребенным. Три раза под утро до Бари доносилась заунывная песня волчьих стай. Один раз она раздалась совсем уже близко от него, в лесу, когда волки гнали перед собой добычу. Но их голоса уже не звали его к себе. Наоборот, они были теперь для него противны. Голоса ненависти и предательства. Всякий раз, как они долетали до него, он оскаливал зубы, ворчал и ощетинивал спину.

Была полночь, когда он добрался наконец до небольшой полянки в лесу, на которой лежали бревна, срубленные когда-то Пьеро. Тут же оказалась маленькая избушечка, построенная им вместо шалаша. Целую минуту Бари простоял у края расчистки, насторожив уши и нюхая воздух, и глаза его светились надеждой и ожиданием. Но не было ни дыма, ни звука, ни света в единственном окошечке этого убежища. Разочарование охватило его даже здесь, где он стоял: опять он почувствовал одиночество и бесплодность своих поисков. Какая-то тяжесть была во всем его теле, когда он пробирался через глубокий снег к двери избушки. Он пробежал целых двадцать пять миль и так устал! Но он все-таки не сознавал своей усталости до самой этой поры. Снегу намело к самому порогу, и тут Бари сел и горько завыл. Это было уже не простое беспокойство, как во все эти часы, которые остались позади. Теперь это был голос отчаяния и глубокой безнадежности. Целых полчаса просидел он, прижавшись спиной к двери и дрожа, и глядел вверх на звезды, точно хотел найти там след, оставленный Нипизой. Затем он выкопал себе яму в снегу, лег в нее и остаток ночи провел в беспокойном сне.

На рассвете он вновь отправился в путь. Но теперь у него уже не было больше задора. Он безутешно опустил хвост и стал его за собой волочить – признак, что он был болен. Но он страдал не телом, а душой. В нем погасла надежда, и больше уж он не рассчитывал найти Нипизу. Он набрел на вторую такую же лачугу, тоже выстроенную Пьеро, но подходил к ней уже не с таким энтузиазмом, как к первой. Он брел медленно, урывками, и прежнее возбуждение от поисков уступило в нем свое место подозрительности. Он стал бояться лесной темноты.

По пути попадалось много кроликов, и он не был голоден. К этой второй лачуге он пришел почти вечером, проведя в пути целых десять часов. Здесь он уже не испытал большого разочарования, так как ничего особенного и не ожидал. Вся избенка оказалась занесенной снегом чуть не под самую крышу. Здесь Пьеро заготовлял для себя дрова, которые и были сложены в сарайчике. Его-то и избрал себе Бари для временного пребывания и только на третий день вернулся обратно к Серому омуту.

Он не торопился и все расстояние между второй и первой избушками в двадцать пять миль покрыл в два дня. В первой избушке он оставался три дня и только на девятый день добрался наконец до Серого омута. Здесь за его отсутствие не произошло никаких перемен. На снегу не оказалось ничьих следов, кроме его собственных, которые он оставил еще девять дней тому назад. Поиски Нипизы превратились для него в ежедневную рутину, он делал их более или менее равнодушно. Он вырыл себе нору в собачнике, провел в ней целую неделю и по крайней мере два раза в день, с рассвета и до сумерек, совершал путешествие к юрте из березовой коры и к круче над рекой и возвращался обратно. Так он протоптал на снегу довольно твердую тропинку.