Бродяги. Путь Скорпиона
Шрифт:
Он вошёл в стойло, вдохнул запах её шерсти, и в голове ожили образы недавних событий. «Тёмная дорога, зажатая по обе стороны еловым лесом. Звёздная россыпь над головой. Стук копыт. Холодная и голодная ночь. Страх, тревога и неизвестность впереди».
Милая, добрая Фиксу… Не она ли спасла его от смерти, вынесла на своей спине? Не она ли единственное его воспоминание о доме? Все прочие так быстро меркли, словно Ахти был древним стариком, а не двенадцатилетним мальчишкой.
– Я-то думала,
«Так-то оно так… – подумал тогда мальчик. – Но что-то ты, бабуля, не забываешь ни одной целебной травки, ни одной хвори».
Так было и с трактирщиком, и с Лемпи, и с постояльцами, которые недавно остановились в «Мамочкином приюте», – все они прекрасно помнили, кто они, чем занимаются и куда едут, но стоило им заговорить про Исполину, столицу Тауруса, как их лица менялись: лбы морщились, брови хмурились, а глаза становились туманными и пустыми.
– Я должен доехать до гавани прежде, чем всё забуду, – прошептал мальчик, надевая на лошадь уздечку. – Понимаешь, Фиксу? Я должен помнить, кто я. А ты должна помнить, кто ты. Мы с тобой из одного теста. Мы – дети Зелёной Пирамиды. Мы – там, где пожар. Вот наш клич.
Кобыла потёрлась о его плечо носом, фыркнула.
– Прямой дороги больше нет, девочка. Но мы обогнём Глухолесье, отыщем другой путь.
– Что вы там отыщете? – послышался хриплый трескучий голос.
Мальчик вздрогнул. Фиксу нервно дёрнула головой и отступила в глубь стойла.
– Снова улепётываешь? – Тойво поднял тусклый фонарь над головой и вгляделся в сумрак конюшни. – Ничего другого я от тебя и не ожидал, парень. Ещё и лошадь решил к рукам прибрать?
– Лошадь моя! – огрызнулся Ахти.
– Неужели? – Огонёк фонаря приблизился, трактирщик доковылял до загона, опёрся плечом о столб. – Может, ты покупал для неё овёс весь последний месяц? Или вот это седло? Знаешь, сколько я за него отдал? Чтобы ты, гадёныш такой, учился верховой езде.
Ахти молчал. Он всё ещё стоял к Тойво спиной и делал вид, что поправляет уздечку.
– А на хлеб и сыр ты заработал? А на новый бурдюк?
– Он старый! – пробурчал мальчик.
– Тьфу! И старый я тебе не давал. Вором ты пришёл, вором и уходишь. – Трактирщик вытянул перед собой правую руку, на которой не хватало двух пальцев. – Это они меня ещё пощадили! Мало тебе моего примера?
– Мало! – крикнул Ахти, развернувшись. – Месяц я на тебя работаю, а ты мне ни разу не заплатил!
– Что ты называешь работой? Ты мне кружек расколол и пива разлил больше, чем пьяницы вонючие!
– Да у тебя и бить нечего! Все кружки вырезаны из тыквы!
Они вылупились друг на друга, как будто играли в гляделки. Секунда – и
– Ну и наглец! – выдохнул трактирщик, вытирая слёзы. – И куда же ты собрался, позволь спросить?
– К Тихой Гавани, – ответил мальчик, тут же перестав улыбаться. – Мне туда нужно, Тойво, пойми ты.
– Нужно… – проворчал трактирщик. – И зачем?
Ахти открыл рот, но так ничего и не ответил. Его рука, как бы помимо воли своего хозяина, пробралась под рубаху на груди и нащупала крохотный футляр, висящий на шнурке.
– Не помнишь… – Тойво почесал подбородок с парой торчащих волосков о плечо. – То-то и оно, что ты не знаешь, малец, зачем тебе в гавань.
Мальчик стоял ошалелый.
– Не помню, – медленно проговорил он. – Как же так?
– Нынче у всех в умах это помрачение, сынок. Что ж поделать? Да и не доберёшься ты до Тихой Гавани.
– Почему?
– Лупус перед отъездом шепнул мне, что со стороны моря к столице тоже не подобраться. Суда обходят знакомую пристань стороной, – трактирщик уныло посмотрел в дальний угол конюшни. – Бедняга даже переночевать у нас не остался. Сказал, чем дальше он от этого гиблого места, тем крепче будет спать. Только сдаётся мне, кошмары его ещё долго будут мучить.
– Что он там такого увидел?
– А чёрт его знает! Местные, послушав его рассказы, струхнули и разломали мост через Пестрянку. Говорят, чтобы к нам ничего оттуда не приползло. Только это вряд ли поможет.
– Как же нам быть? – спросил мальчик. – Ведь трактир стоит у самой границы.
– За это не волнуйся, – махнул рукой Тойво. – «Мамочкин приют» переживал и войны, и восстания, и Чёрную Язву переживёт. Потому я и говорю: оставайся, парень. Мы тут все сироты да приблуды. Лемпи когда-то просто спрыгнула с повозки солдат и осталась здесь. Старуха Кукушка пришла прямо из леса среди бела дня и так ловко начала хозяйничать, что я её оставил. Ты работник никудышный, но хорошо понимаешь в лошадях. Гости хвалят тебя. Говорят, что в «Мамочкином приюте» ухаживают за животными не хуже, чем в лучших заведениях Исполины!
Трактирщик замолчал и наморщил лоб, словно пытался вспомнить, в каких именно заведениях.
Фиксу, обиженная тем, что на неё перестали обращать внимание, заржала. Тойво отступил на два шага назад.
– Что ей надо?
– Хочет прогуляться. Эй, Тойво!
– Ну?
– Ты в конюшне уже десять минут! Ты ещё никогда не подходил так близко к стойлу с лошадью. Что это с тобой?
– Ну-ну, смейся над калекой! – трактирщик нервно заморгал.
Тойво разбирался в настойках и пиве, с первого взгляда мог определить, заплатит клиент за ужин или нет, но в лошадях ничего не смыслил и даже обходил их стороной.