Бронзовая птица

Рыбаков Анатолий Наумович

Славка начал перечерчивать. Стоя у него за спиной, Генка следил за движением карандаша, подавал советы и всячески торопил Славку… И зачем такая скрупулезность?! Раз-раз – и готово! Но Славка не обращал на него внимания и чертил очень аккуратно. Когда он начал перечерчивать изображение бронзовой птицы, Генка сказал:

– Зачем ты птицу перечерчиваешь? Она ровно ничего не обозначает.

– Она нанесена, значит, я ее должен перечертить, – ответил Славка, продолжая работать.

А именно с птицей было больше всего возни. Остальное было просто: линии,

углы, повороты. А птица на чертеже была изображена хотя и мелко, но очень тщательно. Точь-в-точь такая же, как и на помещичьем доме.

– Знаешь, сколько ты с этой птицей провозишься, – настаивал Генка, – и совершенно зря. Ведь она нарисована условно, просто как герб.

– А может быть, и не условно.

– Говорю тебе, что условно. И незачем с ней возиться. Ведь мы уже и так всё знаем.

Но добросовестный Славка аккуратно перечерчивал птицу.

– Делай как знаешь, – проворчал Генка, – но на чертеже, который ты будешь делать для меня, пожалуйста, не изображай. Не нужен мне этот орел.

И он с большим неудовольствием следил за Славкиной работой. Возиться с орлом целый час! И это только на первом чертеже! Сколько же он со всеми тремя копиями прокопается?

Наконец Славка перерисовал орла и начал заштриховывать его.

– Зачем ты его заштриховываешь? – разозлился Генка.

– Потому что на чертеже заштриховано.

– Так ведь он не весь заштрихован, – закричал Генка, – а ты его всего заштриховываешь!

– Правда, – растерянно проговорил Славка, рассматривая чертеж.

Действительно, у орла было заштриховано только туловище. Голова же была замазана сплошной черной краской, а лапы, наоборот, не закрашены и не заштрихованы.

– Это я из-за папиросной бумаги прошляпил: плохо видно под ней, – огорченно проговорил Славка. – Придется перерисовывать.

Генка попытался удержать его. Зачем перерисовывать?! Ведь все равно орел изображен условно и совершенно не нужен. Какая разница, заштрихован он или нет? А если Славка хочет перерисовывать, то пусть отдаст эту испорченную копию ему, Генке, а остальные может перерисовывать как угодно.

– Пожалуйста, – сказал Славка, откалывая испорченную копию, – можешь взять, остальные я сделаю правильно. Точно так, как на чертеже.

– Ну и делай на здоровье!

Генка небрежно сложил полученную от Славки копию и опустил в карман.

– Поосторожнее, – заметил Славка, – если потеряешь, то могут быть большие неприятности.

– Не беспокойся, пожалуйста, я еще никогда ничего не терял.

Глава 61

Орлы

Славка кончил перечерчивание как раз к тому времени, когда ребята вернулись из деревни.

После обеда Генка и Славка возвратили чертеж Мише и показали ему копии.

Миша молча посмотрел на никому теперь не нужные листки. Бедный Славка, трудился над ними полдня. И как аккуратно все перерисовал!

– А

где же третья копия? – спросил Миша только для того, чтобы выиграть время.

– Она у меня, – ответил Генка, – я взял себе испорченную.

– Чем же она испорчена? – спросил Миша, все еще не решаясь сказать ребятам правду.

Генка положил свою копию рядом с другими, показал, чем она испорчена.

– Впрочем, – сказал он, – испорчена она по мнению Славки. Этот орел не имеет абсолютно никакого значения. Просто эмблема графского рода, как и бронзовая птица.

– Да, – подтвердил Славка, – возможно, штриховка не имеет значения, но поскольку она есть, я решил точно перерисовать.

Миша между тем пристально рассматривал чертеж. Действительно, птица здесь ровно ничего не обозначает: ни места клада, ни дороги к нему. Дорога изображена линией и поворотами. Они вчера проверили эту дорогу, и все оказалось правильным. Да и, как рассказывал доктор, уже сотни людей по чертежу пытались найти клад, значит, изучили чертеж вдоль и поперек. Все это так… Но почему птица по-разному закрашена? Как ни мало ее изображение, как ни стерся чертеж, а все же ясно видно, что раскраска разная: голова черная, туловище заштриховано, лапы белые. Что это значит?

– Чего ты так рассматриваешь? – спросил Генка, с любопытством и даже с некоторым беспокойством следя за выражением Мишиного лица.

– Думаю: что значит птица? Для чего она здесь и почему по-разному закрашена?

– Но, Миша, – Генка даже скривился от неудовольствия, – какое это может иметь значение? Этим гербам та же цена, что и орлам на царских пятаках: эмблема! Хоть копейка, хоть две, хоть пятак, а всюду двуглавый орел… Ни о чем не говорит и ничего не значит… И чего тут думать? Ведь мы уже знаем, где зарыт клад… Надо не думать, а пойти и вырыть его. Вот и всё!

– Ты в этом уверен? – спросил Миша.

– В чем?

– В том, что мы знаем, где зарыт клад.

Генка развел руками:

– Но ведь мы там вчера были…

Миша помолчал, потом со вздохом сказал:

– Никакого клада там нет.

Генка и Славка воззрились на него.

– Да, да, – повторил Миша, – нет, не было и не будет!

Генка и Славка продолжали смотреть на Мишу – Генка ошеломленно, Славка вопросительно.

– Чего вы уставились на меня? – спросил Миша. – Нет там никакого клада, вот и все…

– Да… но… как же чертеж, и «графиня», и вообще все? – пролепетал Генка.

– Никакая она не «графиня»! – презрительно ответил Миша.

– Но откуда ты знаешь, что там ничего нет? – спросил Славка.

– А вот откуда…

И Миша передал друзьям рассказ доктора.

Такой жестокий удар! Мальчики казались самим себе жалкими, ничтожными дураками, глупыми фантазерами… Как они теперь посмотрят всем в глаза? Правда, никто ничего не знает, но все видели, сколько многозначительной таинственности они на себя напускали…