Брошенные тела

Дивер Джеффри

— О'кей.

— И не включай фонарик.

Еще один кивок.

После этого с оружием на изготовку они вошли в дом.

Луна заглядывала сквозь большие окна, давая немного света почти по всему первому этажу. Они быстро обыскали его. В кухне Харт указал на ящики в столах. С полдюжины были выдвинуты. Не укрылось от него и то, что в деревянном блоке для ножей несколько ячеек пустовало.

И тут Харт что-то уловил. Он поднял руку и нахмурился. Вслушался еще раз, склонив голову набок.

Да, это голоса. Голоса женщин, доносившиеся очень смутно.

Харт показал в сторону лестницы

на второй этаж, отметив при этом, что его пульс, слегка участившейся после похода через лес, вернулся в норму.

Стэнли Манкевиц ужинал со своей женой в итальянском ресторане в Милуоки — здесь подавали лучшую телятину в городе. Именно это мясо терпеть не мог ни сам Стэнли, ни его супруга, но на ужин их пригласил бизнесмен, и потому им пришлось согласиться.

Официант рекомендовал телятину «Салтимбокка», телятину «Марсала» или фетучини с телятиной «Болоньезе».

Манкевиц заказал себе бифштекс. Жена выбрала лососину. Хозяин стола предпочел телячью ножку.

В ожидании закусок они подняли бокалы с «Барбареско» — терпким вином, производимым в итальянской провинции Пьемонт. На столе появились хлеб-брускетта и салаты. Хозяин стола заткнул салфетку за воротник рубашки. Выглядело это вульгарно, но эффективно, а Манкевиц ценил все эффективное.

Манкевиц чувствовал голод, но еще сильнее — усталость. Он был главой местного отделения профсоюза, которое, вероятно, могло считаться самым влиятельным на всем западном побережье озера Мичиган. Его членами являлись жесткие и требовательные работяги, трудившиеся на компании, которыми владели не менее жесткие и требовательные бизнесмены.

Этими двумя словами можно было прекрасно описать и жизнь самого Манкевица.

Пригласивший их на ужин человек — один из воротил всего профсоюза — специально прилетел из Нью-Джерси, чтобы потолковать с Манкевицем. Несколькими часами ранее он предложил Манкевицу сигару, когда они сидели в конференц-зале профсоюзного офиса, где запрет на курение никто не принимал всерьез, и заявил ему, что расследование, проводимое федералами совместно с властями штата, должно закончиться как можно быстрее и в их пользу.

— Так и будет, — заверил его Манкевиц. — Гарантирую.

— То-то, — сказал человек из Нью-Джерси так же жестко, как только что откусил кончик сигары.

Этот хмырь явился сюда из Ньюарка и читает ему нотации, как занудный учителишка! Загнав внутрь свое бешенство, Манкевиц улыбался и излучал уверенность, которой на самом деле не чувствовал.

Он выковырял лист латука из салата «Цезарь» с подливкой, поданной отдельно, и анчоусами — куда же без них.

Ужин превратился в чисто светскую формальность, и разговор перескакивал с темы на тему. Мужчины поговорили об игре «Пэкерз», «Медведей» и «Джайентс», но без особого энтузиазма, потом вспомнили, что за столом с ними дама, и сочли, что обсуждение будущего отпуска в округе Дор или на Карибах — предмет более интересный. Босс из Нью-Джерси предложил поделиться с Манкевицем своими анчоусами, но тот отказался с вежливой улыбкой, ощущая всем своим естеством новую волну злости. И ненависти тоже. Он уже решил, что, если этот пижон когда-нибудь выставит свою кандидатуру на пост председателя национального

профсоюза, Манкевиц сделает все, чтобы его избирательная кампания пошла ко дну, как «Эдмунд Фитцджеральд». [11]

11

Сухогруз, затонувший в озере Верхнее в 1975 году.

Когда салатные тарелки опустели, Манкевиц заметил, как в ресторан зашел мужчина, наклоном головы приветствовав владелицу заведения. Лет под сорок, короткие вьющиеся волосы, лицо приятное, да и в целом он производил впечатление эдакого добродушного хоббита. Мужчина пытался сориентироваться в скудно освещенном и чересчур итальянизированном ресторане, владели которым украинцы, а персонал составляли выходцы из других восточноевропейских стран и арабы. Он почти тут же заметил Манкевица, которого трудно было не разглядеть при солидном весе в добрых двести тридцать фунтов и завидно густой седой шевелюре.

Их взгляды встретились. Мужчина вернулся в коридор. А Манкевиц глотнул вина из бокала, вытер губы салфеткой и поднялся со словами:

— Я вас оставлю ненадолго.

Профсоюзный вожак нагнал Хоббита, и они вместе направились к пустовавшему этим вечером банкетному залу, куда вел длинный коридор, увешанный странными изображениями: фотографиями знаменитостей вроде Дина Мартина, Фрэнка Синатры и Джеймса Гандольфини, чьи подписи и комплименты ресторану, сделанные толстым фломастером, были подозрительно похожи друг на друга.

Наконец прогулка по коридору утомила Манкевица, он остановился и спросил:

— В чем дело, детектив?

Его собеседник сделал паузу, словно ему не слишком понравилось, что его служебная должность была оглашена при подобных обстоятельствах. «Естественно, это и не могло понравиться», — решил Манкевиц.

— Возникла одна ситуация.

— Что это значит — «ситуация»? Ситуация! Терпеть не могу этот вашингтонский корпоративный жаргон! — В последнее время Манкевиц пребывал в дурном расположении духа, что неудивительно. Отсюда и проистекала его реакция, хотя в действительности за ней ничего не стояло.

— В округе Кеноша, — добавил Хоббит совершенно бесстрастно.

— Это еще где?

— Примерно в двух часах езды к северо-западу отсюда.

Полицейский заговорил еще тише:

— Там находится загородный дом ведущего юриста по делу. По Делу. С заглавной «Д».

— Речь о той юристке из…

— Да понял я, понял! — Теперь уже Манкевицу не хотелось быть подслушанным, и он оборвал копа прежде, чем тот произнес название фирмы «Хартиган, Рид, Соумз и Карсон».

— Что там за история? — Наигранное раздражение сменилось у Манкевица озабоченностью, в которой уже не было и следа игры.

— Насколько я понял, оттуда поступил звонок на девятьсот одиннадцать с мобильного телефона ее мужа. Его приняли в окружном центре. Мы сейчас отслеживаем все разговоры вовлеченных в это дело людей.

Вовлеченных… В это дело…

— Ты говорил мне об этом, но я не предполагал, что охват такой широкий.

— Все выполняется через единую систему.