Брудершафт с терминатором
Шрифт:
— Деньги в сумке, под кроватью. Забирай их и поезжай к мужу.
Я вцепилась рукой в кресло, чтобы удержаться на ногах.
— Они… они нашли тебя? — спросила тихо. — То есть я хотела сказать…
— Дружков встретил, старых… Теперь неделю буду отлеживаться, а дружки могут заглянуть, вдруг соскучатся. К чему вам встречаться. Поняла? Бери ребенка, деньги и сматывайся.
— Это они, да? Те самые люди?
— Я же сказал, старые друзья. Кое-что не поделили. И ни к чему им знать о тебе. Все. Башка гудит, спать хочу. Матери скажи, пусть не беспокоится,
Дня три поваляюсь и встану. — Он отвернулся и замолчал, а когда я наклонилась к нему, стало ясно, он находится без сознания.
Я перевела взгляд на кровоточащие рубцы, сглотнула и со злостью подумала: «Хороши друзья. Ему нужен врач, это ясно. Он потерял много крови. Просто чудо, что он смог добраться до дома…» Я торопливо вышла с террасы. В кухне Екатерина Ивановна наливала в таз воды, рядом на стуле лежали чистые полотенца.
— Надо вызвать «Скорую» из райцентра, — неуверенно предложила я.
— Ты что, не слышала, что он сказал? — зло глядя на меня, спросила женщина.
— Но… Екатерина Ивановна, ему нужен врач, обязательно.
— Конечно, — кивнула она с горькой усмешкой. — Да не сделать бы хуже. Полотенце бери и лекарства. — Она подхватила таз с водой и пошла к сыну. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней.
Должно быть, на дорогу домой Алексей израсходовал все силы, потому что в себя он так и не пришел, только стонал время от времени. Когда мы смыли с него грязь и кровь, лучше выглядеть он не стал. Было ясно: рубцы через три дня не затянутся. Екатерина Ивановна обмотала его грудь полотенцем, стянув потуже. Выхода своему горю она не давала, держала себя в руках, но я-то видела, чего ей это стоит. Рана на лбу Алексея выглядела хуже некуда, скорее всего у него было сотрясение мозга.
— Ему нужен врач, — упрямо повторила я.
Она сердито посмотрела на меня, но заговорила о другом:
— До утра побудешь у соседей. Страшно отпускать вас на ночь глядя, мало ли что… — Выходит, наш разговор она слышала. — Бери Сашку, переночуете у Максимовых, это через три дома от нас. Пойдем огородами, чтоб никто не видел.
— Что вы им скажете?
— А им ничего говорить не надо, у них старший вроде моего Лешки…
— Екатерина Ивановна, — решилась я, — у нас есть машина, мы можем уехать вместе…
— А если на посту остановят, как объяснишь? Да и нельзя его везти, ты же видела, на нем живого места нет. Если он тебя здесь прятал, значит, не хотел, чтоб кто-то знал. Не смотри так, не дура, поняла. Он ведь мог… — Она сбилась, закрыла глаза ладонью, потом тряхнула головой и закончила:
— А он сюда ехал. Не ко мне. Чего уж там, я все понимаю, к тебе — предупредить хотел. Ну так вот, давай слушать, что он сказал. Алексей в этих делах больше понимает.
Я подхватила спящую Сашку на руки, накрыла одеялом и вслед за Екатериной Ивановной вышла из дома. Соседи встретили нас приветливо, точно не видели ничего особенного в появлении ночных гостей. Нам с Сашкой постелили в чулане.
— Славка завтра утром вас на своей машине до райцентра довезет, — сказала Екатерина
Я поднялась и выглянула в окно, в крошечном стеклянном квадратике было видно звездное небо. Полнолуние, ночь ясная, оттого на улице было почти светло. Я надела кофту, чувствуя легкий озноб, посмотрела на дочь, она спала крепко, свернувшись калачиком, осторожно вышла из комнаты. Открылась дверь, и я увидела хозяйку.
— Пойду узнаю, как дела у Екатерины Ивановны, — прошептала я, испытывая чувство неловкости — в самом деле, от нас чересчур много хлопот. Женщина кивнула без малейших признаков раздражения.
— Вернешься, в окно стукни. За девочку не беспокойся, присмотрю.
Я бросилась к дому Екатерины Ивановны. Дверь была не заперта, что меня удивило, я распахнула ее и увидела мать Алексея. Она сидела на стуле напротив двери.
— Ты, — сказала она тихо и вроде бы вздохнула.
— Не спится, — пряча глаза, сказала я, сходила в кухню, взяла стул и устроилась рядом с ней.
— Может, и не приедут, — где-то часа через три сказала она, в окно медленно вползал рассвет, и теперь я хорошо видела ее лицо, глубокие морщины возле глаз, седые волосы, выбившиеся из-под платка, и руки, которые она держала на коленях, сцепив замком. — Шла бы ты спать, — вздохнула она.
— Я не хочу, — ответила я, и это было правдой.
— Давай-ка чаю попьем. — Екатерина Ивановна поднялась и, тяжело ступая, направилась в кухню.
Мы пили чай молча, избегая глаз друг друга, пока она вдруг не спросила:
— Со Славкой не поедешь? — Спросила так, точно ответ уже знала и он ей, в общем-то, не требовался, оттого я ответила коротко:
— Нет.
Больше вопросов она не задавала, но по тому, как посмотрела на меня и как кивнула, вроде бы поразмышляв над моим ответом, я поняла: она мне все простила, наше появление здесь, своего избитого сына и мою упорную нелюбовь к нему. Я была ей благодарна за это, потому что в глубине души знала, что без этого ее прощения я не смогла бы жить.
Почему-то мне казалось, что неведомые враги непременно должны появиться ночью. Темнота, рев машин, ослепительный свет фар, топот, крики… или шорох, лютый страх и мурашки по спине, едва различимые шаги и рука, тяжело опустившаяся на мое плечо. В общем, все страшное случается ночью. Наверное, оттого я почувствовала облегчение, когда поднялось солнце, запели петухи, заскрипел колодец возле соседского дома, женский голос неподалеку кричал: «Цыпа-цыпа», а я подумала: «Ну, вот и утро», точно ожидала от судьбы отсрочки.