Брусилов

Слезкин Юрий Львович

Но разбудили Алексея Алексеевича не в пять утра, как было условлено, а в два часа ночи. Начальник штаба верховного вызывал по прямому проводу главнокомандующего.

Предчувствуя неладное, Брусилов, заранее готовый к отпору, подошел к аппарату. Предчувствие не обмануло его. Алексеев просил задержать атаку до 22 мая.

— Но вы же сами, Михаил Васильевич, торопили помочь итальянцам,— тая возмущение, возразил Алексей Алексеевич.

— Конечно, это безусловно необходимо и остается в силе,— не уловив в его фразе иронии, подтвердил Алексеев,— но Эверт (53) может начать свое наступление лишь первого июня.

— Велик! — крикнул Брусилов.— Промежуток между атаками

фронтов полагаю чрезмерным! Впрочем,— добавил он, призакрыв глаза, чтобы не выдать перед связистом гнева,— с этим можно мириться при непременном условии, чтобы больше оттяжек не было.

— На этот счет я вам гарантирую, Алексей Алексеевич. Покойной ночи.

— И вам того же, Михаил Васильевич,— обронил уже на ходу Брусилов и, выйдя из аппаратной, сказал адъютанту: — Распоряжение о выезде нашем в пять утра остается в силе. Командующим армиями шифровкой сообщить о начале атаки двадцать третьего, на рассвете.

И уже про себя добавил:

— Будем врать: ложь у нас — во спасенье.

XXV

План прорыва хранился в строжайшей тайне. Только командующим армиями он был передан для собственного их сведения. Чрезвычайные распоряжения а указания командующие сообщали лично командирам корпусов. Телеграммы, даже шифрованные, до последнего момента подготовки приказано было не посылать. Все сношения велись исключительно через офицеров генштаба и особо доверенных лиц. Пополнения, прибывающие на фронт, задерживались на линии армейских резервов. Рекогносцировка велась отдельными офицерами. Крупными партиями производить ее воспрещалось. К перегруппировкам предложено было приступить за неделю до приказа о наступлении, располагать артиллерию на огневые позиции в ночь перед атакой. Сейчас велась инженерная и артиллерийская пристрелка не только в районе головного удара армий и корпусов, а на широком фронте, с той же целью —> обмануть врага. Чтобы ввести в заблуждение агентурную разведку противника, распускались ложные слухи. С таким заданием выехал в штаб армии капитан Смолич.

Сообщив поручение командующего Щербачеву, Игорь с санкции последнего составил телеграмму во 2-й армейский корпус:

«Ввиду предполагаемой перевозки корпуса на другой фронт прошу подготовить к 20 мая расчеты посадки на станциях Чертков, Выгнанка, Копычинцы».

Сведения об этом предписании, как и следовало ожидать, быстро распространились через телефонистов, обозников и санитарные учреждения по всему фронту. Происходившее тем временем передвижение 3-й Туркестанской дивизии было принято непосвященными именно как сообщенное телеграммой перемещение 2-го армейского корпуса. Через пять дней после отсылки телеграммы у Игоря имелись уже сведения через опрос пленных, что австрийцы знают об этих слухах и приняли их на веру.

Маскировка удалась вполне. Игорь, довольный выполненной задачей, возвращался из Гусятина в Бердичев. В Шепетовке ему передали распоряжение Клембовского дожидаться прибытия главнокомандующего.

Игорь решил убить время не зря. Узловая станция забита была эшелонами с живой силой, снаряжением, продовольственными грузами. За городом производилось обучение прибывающих молодых пополнений. Круглые сутки шли примерные бои. Строились позиции на австрийский образец, их брали штурмом. Для прорыва атакующие двигались эшелонированными волнами, каждая часть в несколько линий. Впереди шли редкие цепи разведчиков. С головными ротами — команды саперов и гренадеры с ручными гранатами. Круглые сутки грохали гранаты,

резалась проволока, ходили в атаку, кричали «ура», и так горячо шла боевая работа, что даже Игорю казалось, что перед ним передовые позиции и настоящее дело уже началось. Незаметно для себя он ввязался в работу. Потный, разгоряченный, он пошел с атакующей частью, весело оглядывая незнакомые ему, тоже разгоряченные лица.

В атаку шли люди на возрасте, хлеборобы с тяжелой уверенной поступью, с угловатой ухваткой людей, отвыкших от строя. Они дышали тяжело, всхрипывая, плотно примкнув к бедру приклад берданки, боясь ее выронить, Они глядели себе под ноги, как привыкли глядеть, шагая по полю вдоль своей полосы, сбиваясь с шага и не умея плечом чувствовать равнение. Но это была сила. Игорь ощущал ее на себе. Он не мог бы, если бы захотел, остановиться и остановить других. Эта сила еще не справлялась с собою, ее надо взнуздать. Только когда она станет послушной воле командира, враг ее не одолеет, внезапность не смутит.

Если этого не достигнуть, сила самое себя сломит,— тогда гибель. Игорь крикнул во всю силу легких:

— Ложись! — и сам пал на землю.

Ближайшие перешагнули через него и побежали дальше.

— Ложись! — снова крикнул Игорь им вдогонку и оглянулся.

По всему полю вперед разрозненной цепью бежали люди на тарахтенье пулеметов. Они знали, что нужно лечь, и не умели остановиться. По цепям повторялся приказ ложиться. Легли только взводные, командиры рот, инструкторы.

И внезапно раздался взрыв — один, другой, третий! В солнечном блеске огня не было видно, только сизые столбы земли и щебня вдоль линии «противника». Били гранатами в лоб по бегущим.

Игорь вскочил, оторопев. Он не верил своим глазам, протер их, Да, били гранаты не по проволочным заграждениям, но по живым людям.

Правда, еще никто не добежал до «австрийских» окопов, а если бы добежали? Какой сумасшедший затеял это? Быть может, гренадеры со страха... Такое бывало—не раз на учении принимали игру за подлинный бой...

Но гранаты продолжали бить, зловонный дым стлался по полю, атака захлебнулась, меньшинство ложилось... другие бежали назад... Да, они бежали назад!.. Земля гудела под их ногами, так тяжел и упорен был их бег. Сила сломила самое себя. Уже передние миновали Игоря.

— Стой! — кричал он.— Стой!

Его не слышали. Кто-то, задев его локтем, оскалил зубы и дико глянул.

Это длилось короткий миг. Старослуживые инструкторы, взводные, ротные уже наводили порядок. Тяжело дыша, люди опамятовались. Грохот смолк, спешили по утихшему полю значкисты, барабаны били отбой, части строились «смирно».

Растерянные, багровые от крика и злости молодые прапоры ходили вдоль подразделений, взвизгивали, размахивали руками. Сумятица долго не могла улечься. Запасные недоуменно переглядывались, покорно выслушивали брань и укоры.

Дрожа от нервного возбуждения, стряхивая пыль с колен, оправляя ворот взмокшей и почерневшей гимнастерки, Игорь шел, спотыкаясь, к затихающим рядам

Надо было как можно скорее выяснить, кто виновник этой позорной истории, отчитать кого следует, поговорить с солдатами... Смолич сразу же для себя решил, что запасные меньше всего виноваты, что именно так они должны были себя повести, и виною тому их неслаженность, в которой повинны командиры. Но в то же время чувство стыда за этих здоровых, сильных людей, ошалело и постыдно бежавших от грохота гранат, мешало ему спокойно разобраться во всем и найти нужные и доходчивые слова, которые могли бы вразумить солдат и молодых, необстрелянных офицеров, мальчишек, каким он сам был так недавно.