Брусилов
Шрифт:
Готовы или нет русские войска, есть ли у русского командования свои соображения — союзников не интересовало, скорее, скорее наступайте, а если при этом бессмысленно, бесполезно будут гибнуть русские солдаты, пензенские, тамбовские, рязанские, сибирские мужики, — ничего страшного, ведь их так много! Наконец итальянский король обратился с личной просьбой к царю, и русское командование, хоть и без особого удовольствия, вновь (в который раз!) пошло навстречу союзникам.
Беда, однако, заключалась в том, что Северный и Западный фронты к наступлению готовы не были и их главнокомандующие не проявили желания поторапливаться. 11(24) мая Брусилов получил
В тот же день из Бердичева в Ставку был дан ответ: «Артиллерийскую атаку начну 19 мая. Признаю необходимым 126-ю дивизию перевезти в Ровно на усиление 8-й армии. Для развития удара необходим один корпус из состава других фронтов, который прошу направить в Проскуров, откуда двину его в зависимости от обстоятельств. Безусловно необходимы патроны к русским винтовкам, не считая обещанных, но еще не высланных, 20 млн., высылку коих прошу ускорить. Крайне желателен дополнительный отпуск мортирных и шестидюймовых полевых и крепостных гаубичных. Равно прошу немедленной перевозки 33-го мортирного дивизиона с Северного фронта».
На следующий день Алексеев сообщил Брусилову, что соглашается на передачу 33-го мортирного дивизиона, обещал выделить дополнительно 10 миллионов патронов, но отказывался усилить фронт армейским корпусом и отпустить дополнительно тяжелые снаряды. Требование ускорить переход в наступление, телеграфировал Алексеев, не означает изменения сути решений Военного совета 1 апреля. «Следовательно, Юго-Западный фронт будет выполнять вспомогательную атаку, план которой нужно сообразовать с наличными силами фронта». Тут же делалась попытка изменить план операции, разработанный Брусиловым: ему рекомендовалось атаковать только одной 8-й армией.
Эта телеграмма Алексеева явно противоречила предыдущей, что Брусилов и отметил в своем ответе в Ставку 13(26) мая. «О присылке одного корпуса просил, — телеграфировал Брусилов, — как ввиду установленного еще 1 апреля соотношения сил, значительно более выгодного для нас на Северном и Западном фронтах, чем на Юго-Западном, так отчасти и вследствие запроса вашего, «какое содействие было 'бы вам необходимо получить, дабы дать надлежащее развитие удару». Брусилов решительно отклонил предложение ограничиться ударом только 8-й армии.
Видимо, после более тщательного анализа обстановки Ставка решила удовлетворить просьбу Брусилова. 18(31) мая Алексеев отдал директиву, в которой сообщалось о передаче 5-го Сибирского корпуса с Северного фронта в состав Юго-Западного фронта. Но директива явно не учитывала обстановку и сохраняла в силе решение, принятое 1 апреля, лишь несколько видоизменяя его. Главный удар по-прежнему наносили войска Западного фронта, на долю Юго-Западного выпадало нанесение «вспомогательного, но сильного удара», и, наконец, Северный фронт «привлекает к себе внимание демонстративными действиями» — Куропаткин все-таки добился своего. Юго-Западному фронту предстояло открыть кампанию 22 мая (4 июня), Западный же фронт начинал неделей позднее, и, как увидим, срок этот не был выдержан.
В Ставке, видимо, сомневались и в плане, избранном Брусиловым, и в возможности
Но именно ради успеха стоял на своем и Брусилов. В 12 часов дня 20 мая (2 июня) он отдал своим командармам приказ начать артиллерийскую атаку на рассвете 22 мая. Спустя два часа он отвечал Алексееву: «Считаю существенно необходимым нанесение частных, хотя бы слабых ударов на фронтах всех армий, не ограничиваясь поисками, не могущими сковать резервы противника: противник теряется, не будучи в состоянии определить направление главной атаки. Достигается также моральный эффект, важный при действии против австрийцев… Ходатайствую усердно не отлагать атаки, все готово, каждый потерянный день ведет к усилению противника, нервирует войска…»
Уже по этой части переписки, телеграмм и разговоров, которыми Брусилов обменивался с начальством по вопросу о плане наступления, читатель может представить, сколько усилий стоило главнокомандующему фронта, чтобы защитить свое мнение. Брусилов был уверен в успехе и в то же время не сомневался в провале наступления, начнись оно по старой методе. Можно сказать, что эти переговоры раздражали его, и он торопился начать наступление.
Но вечером 21 мая Алексеев вновь пригласил главкоюза к прямому проводу и стал убеждать его отказаться от плана, отложить атаку на несколько дней, с тем чтобы сконцентрировать все силы на одном участке. По словам Алексеева, он делал это предложение по желанию царя. Брусилов был убежден, что царь тут ни при чем, а изменения плана добивался сам Алексеев, и резко отвечал:
«Изменить мой план не считаю возможным, и если это мне категорически приказывают, то прошу меня сменить. Откладывать день наступления также не нахожу возможным, ибо все войска заняли исходное положение для атаки, и, пока мои распоряжения об отмене дойдут да фронта, артиллерийская подготовка уже начнется. Кроме того, обращаю ваше внимание на то, что войска при частых отменах приказаний неизбежно теряют доверие к своим начальникам. А посему, — повторил он, — прошу меня сменить».
Алексеев отвечал, что царь уже лег спать, будить его неудобно и поэтому просит Брусилова подумать. Но Брусилова, как говорится, понесло, он разозлился:
«Сон верховного главнокомандующего меня не касается, речь идет о судьбах всей кампании, и думать мне нечего. Прошу дать ответ сейчас».
На телеграфной ленте побежали знаки: «Ну, бог с вами, делайте, как знаете, а я о нашем разговоре доложу государю императору завтра…»
Брусилов отстоял свой план, теперь дело было за войсками.
К началу операции соотношение сил на Юго-Западном фронте было следующим [21] :
Дивизии:
Пехота — 40,5 / 39
21
И. И. Ростунов.Русский фронт первой мировой войны. М., 1976, с. 305. Числитель — русские, знаменатель — австрийские войска.