Брусилов
Шрифт:
24 мая (7 июня) в Каменец-Подольске Брусилов прощался с сослуживцами. От имени чинов штаба его приветствовал Сухомлин, поднес Брусилову образ…
— Я по натуре человек независтливый, — отвечал Брусилов. — Но бывают моменты, когда завидуешь тем, которые обладают даром красноречия. Для меня теперь настал такой момент. Я хотел бы всех вас поблагодарить так, как я это чувствую, но, к сожалению, не в состоянии сделать это.
Он вспомнил и о 1915 годе, и о приеме фронта в марте 1916 года…
По-прежнему он страстно и искренне продолжал мечтать о победе над Германией.
28 мая (10 июня) в Ставку на совещание приехал Керенский. Договорились о сроке наступления: 10(23) июня для Юго-Западного фронта и 15(28) июня для остальных. Брусилов выехал на фронт для знакомства с обстановкой и уже 2(15) июня телеграфировал Керенскому: «На Северном фронте впечатление пестрое, на Западном тоже, но несколько лучше. Предполагаю атаковать на Юго-Западном фронте 12(25) июня. Раньше невозможно. В общем, считаю, что есть шансы на успех, размер которого теперь невозможно определить. Сообразно назначенным числам легко распределить ваши разъезды». Затем наступление было перенесено еще на четыре дня: Керенский намеревался посетить войска, которым предстояло нанести главные удары, и провести там митинги. Предполагалось, что это поднимет боевой дух частей до необходимого уровня.
Впечатления Брусилова от посещения Северного и Западного фронтов были более чем «пестрыми»: положение здесь оказалось еще серьезнее, чем на Юго-Западном. К примеру, Брусилову вместе с недавно назначенным главнокомандующим Западного фронта А. И. Деникиным пришлось успокаивать солдат только что сформированной 2-й Кавказской гренадерской дивизии. Солдаты выгнали всех начальников и грозили убить того из них, кто вздумает возвратиться, на митинге было постановлено ни больше ни меньше как идти домой!
Без колебаний Брусилов дал знать в дивизию, что едет в ее расположение, взял с собой Деникина и отправился на автомобиле: он полагал, что солдаты верили ему. Дивизия встретила генерала достаточно организованно, солдаты собрались без оружия. На приветствие Брусилова ответили дружно и с интересом слушали дискуссию главковерха с представителями солдат. В конце концов Брусилову удалось уговорить солдат принять офицеров обратно, но наступать они категорически отказались.
Такие случаи были отнюдь не единичными, и от Брусилова требовалась немалая энергия при подготовке наступления. Эсеро-меньшевистские комитеты фронтов и армий стремились помочь командованию; без их участия вряд ли бы удалось понудить солдат к активным действиям. Любопытный эпизод произошел на Западном фронте.
Исполком Западного фронта 4(17) июня специально рассмотрел вопрос о приезде Брусилова на фронт
Брусилов и Деникин приехали на заседание Исполкома: «Маленький, тщедушный Брусилов — «типичный рубака». Говорил он непривычные слова о революции, о свободе, и вылетали они неуклюже, отрывочно, как дурное и непривычное командование эскадрону.
— Как смотрит комитет на положение, о чем считает нужным заявить? — спрашивает он.
— Вот командование не дает нам автомобилей, не оказывает содействия в работе, — как-то некстати заявил председательствовавший товарищ председателя Исполкома эсер Полянский…
Вдруг поднимается здоровенная солдафонская фигура генерала и, стуча кулаком по столу, заявляет:
— Какое вам содействие! Вы скажите сначала, как вы смотрите на наступление и отменили ли вы пораженческие резолюции?»
Это не выдержал Деникин. Действительно, Исполком принимал, правда, половинчатые резолюции об отношении к войне. Полянский поспешил зачесть новую резолюцию, и Деникин выразил свое удовлетворение ею. Гармония, казалось, была достигнута, но поведение Деникина обидело эсеровских руководителей Исполкома, один из них поднялся и обратился к Брусилову:
«— Мы здесь собрались с представителями военного командования по меньшей мере как равные с равными. Поведение генерала Деникина грубо и недопустимо, и я предлагаю ему вести себя на нашем собрании более корректно, иначе мы вынуждены будем покинуть заседание.
Брусилов извиняется за Деникина, говорит, что не стерпело его русское сердце. Деникин сидит с налитым кровью лицом и злобно блестящими глазами….»
Эсеровско-меньшевистские комитеты на фронте с каждым днем теряли свое влияние на солдат, и, напротив, большевики становились реальной силой повсеместно. В такой обстановке перспективы предстоящего наступления выглядели достаточно мрачно. Ознакомившись с рапортом Деникина о положении на Западном фронте 11(24) июня, Брусилов наложил резолюцию: «При таком настроении стоит ли подготовлять тут удар?»
И все же он торопился с наступлением. Но начало его пришлось перенести еще раз: во-первых, Керенский непременно хотел заручиться одобрительной резолюцией I Всероссийского съезда Советов, заседавшего в Петрограде, и, во-вторых, военный министр намеревался выехать на фронт, чтобы своим словом «воодушевить» войска перед наступлением. Промедление явно нервировало Брусилова; 11(24) июня он сообщал Керенскому: «Отложить представляется возможным только на два дня. Дальнейшее промедление может слишком вредно отразиться на успехе операции. Противник уже ясно чувствует подготовку с нашей стороны и на главных направлениях, дабы помешать нам, начинает огневые нападения, а на фронте одной из ударных армий после артиллерийской подготовки сам делает попытки небольшого наступления. Вероятно, подтягивает и резервы…»