Бруски. Книга II
Шрифт:
– А молится двумя крестами…
– У-у-у, охальники, – упрекнула их Анчурка, смеясь вместе с бабами. – Как сойдутся, так про…
– Про что «про»? – опросил серьезно Шлёнка, – просим договаривать… Эх, – спохватился он, – ребятишки, работать ведь надо бы!
– Мы теперь жаворонков слушать будем.
– Ну, эдак, – согласился Шлёнка и опять начал: – Вот жаворонки… Так будто пичужка, пичужка и есть… А раз, – он присел, и с ним вместе присели мужики и ребята. – А раз вот такую пичужку барынька одна слушала… Ну, слушала, слушала – пичужка все поет, все поет, а барынька… они, барыньки, черноземных мужиков
Через несколько минут от похабного рассказа Шлёнки мужики покатывались со смеху, а бабы разбежались по квартиркам, отплевываясь и грозя Шлёнке переломать нош…
А Шлёнка начал уже новый рассказ.
Около него не было Кирилла Ждаркина, Богданова, Давыдки Панова, Николая Пырякина и Захара Катаева. Что они делали в конторе, никто не знал, да этим никто и не интересовался: все слушали рассказы и покатывались с хохоту, добавляя от себя, уснащая слова Шлёнки более открытыми и похабными. И даже когда к вечеру из конторы вышел Давыдка и сообщил, что совет коммуны решил председателем избрать Кирилла Ксенофонтовича Ждаркина, коммунары ответили;
– Выбирайте!
– Мы что?
– Мы не против!
– Нам что поп, что батька!
– Нам все равно, – с позевотой сказал Шлёнка. – Айдате-ка ужинать.
«Да-а. Такую морозную холодь в них одним энтузиазмом не раотаишь», – подумал Давыдка, глядя на коммунаров, и перед ним ярко встал тот бурный спор на заседании пятерки по животрепещущему вопросу жизни и строительства коммуны.
Спор начался, казалось, с мелочи.
Богданов рассказал:
– Недавно смотрю, из-под горы идет бык… Ну, как его там… «Вперед да вперед».
Панов Давыдка поправил:
– Вперед без передышки.
– Идет он в гору – этот «Без передышки», и припадает на все четыре ноги. Вот-вот упадет и покатится под кручу. Я встревожился. «Ревматизм у производителя?» – спрашиваю коммунаров. Они молчат, ухмыляются… А Шлёнка спокойно мне: «Ножонками бычок страдает». Гляжу – ба! – у быка копыта так отросли, что загнулись, будто концы лыж. Трудно ему, конечно, идти. Требую: «Дайте обломок косы». «Чего другого, цельной там. например, косы у нас не сыскать, а обломков – полно», – сообщил Шлёнка и подал мне обломок. Ну, я при помощи того Шлёнки за какие-то десять минут обрезал копыта быку, и тот пошел ровнехонько, даже как будто заулыбался. Что же это за порядок у вас, товарищи? – закончил Богданов, обращаясь к Панову.
– Интузиазму. нет. Знамо, каждый знает, что быку следовало бы копыта обрезать. А вот – интузиазму нет, – ответил Давыдка Панов.
Кирилла всего передернуло, но произнес он, улыбаясь, мягко даже воркующе:
– «Интузиазму»? И ты, дядя Давыд, заразился. Скажи-ка, пожалуйста, какой такой «интузиазм» заставил их инвентарь растащить? Машу-свинью убить? Хвост коню обрезать, али там – гвоздь в копыто запустить. Интузиазм? Молчишь, дядя Давыд? – уже зло проговорил Кирилл.
– Да ведь, Кирюша, – спокойно и нежно вмешался Захар Катаев. – Без духу-то ни одно дело не делается. Дух и есть интузиазм, или, как по-правильному, энтузиазм.
– Вот-вот. Правильно слово энтузиазм произносить не научились, а как что, так «интузиазм».
– Без энтузиазма ни одно дело не пойдет. Правильно,
– Ленин? Ильич так сказал? Как, как он сказал?… Энтузиазм должен сочетаться с материальной заинтересованностью. А ныне Сталин у нас. Он-то как – не против?
– Целиком за это, – ответил Богданов.
– Ой, – воскликнул обрадованный Кирилл Ждаркин. – Будто в душу мне заглянули.
Тогда рассвирепел Богданов:
– Если бы они тебе в душу заглянули, то увидели бы у тебя там следы Гнилого болота. Ты к чему это в одиночку вывесил объявление относительно сбора рыбы в затоне? Ты что – диктатор сюда приехал, единоличник, владелец коммуны? Ты почему не посоветовался хотя бы с нами, не говоря уже о всех коммунарах?
Кирилл ответил ему тоже резко и грубо:
– Какого черта меня все время попрекаете Гнилым болотом? Я ушел от него: оно мне в пятки гвозди вбивало. А вы попрекаете. Прикончить надо с этим и искать иных путей. Ты вот говоришь, Ленин утверждал, что должна быть материальная заинтересованность? И полагаешь, когда я вел индивидуальное культурное хозяйство, у меня не было энтузиазма, материальной заинтересованности? Было. Но о «о привело меня против моих желаний в другое болото – кулацкое. Вот тебе одно сочетание энтузиазма с материальной заинтересованностью. А другое…
Богданов встрепенулся, точно медведь от укуса пчелы, и перебил Кирилла:
– Ты намереваешься ввести сдельщину и энтузиазм сочетать с инстинктом мелкого собственника.
Кирилл замялся, не понимая, что такое «инстинкт», резко спросил:
– Это что – инстинкт? Ты человеческим языком с нами говори, товарищ старый большевик.
И все присутствующие повернулись к Богданову, ожидая от него разъяснений.
– Инстинкт… ну, проще говоря, привычка.
– Ха! – воскликнул Кирилл. – У Шлёнки привычка – бесплатно жрать. Инстинкт, значит? Перевернуть его такой инстинкт: не поработаешь и не пожрешь. Вот с этого конца я и хочу начать: заработал? Иди в столовую, вдосталь ешь, но за то, что съел, – заплати.
– Это верно, – хотя и робко, но довольно убедительно заговорил Панов Давыдка. – У наших коммунаров появилась привычка: столовую им вовремя открывай, да еще с пальчика каждого корми.
И тут заговорили все разом. Панов Давыдка продолжал свое: «Корми с пальчика». Николай Пырякин кричал: «У меня такой привычки нет. Сдельно или не сдельно – я энтузиазм в коммуне все одно проявляю!» Захар Катаев целиком и полностью поддерживал Кирилла. Богданов зло бубнил: «Не ломай то, что заложил Огнев. Степан Огнев достоин того, чтобы ему при жизни памятник поставили на «Брусках».
Кирилл выслушал всех и, когда говор смолк, поднялся со стула и сказал:
– Сочетание энтузиазма с материальной заинтересованностью надо проводить по-ленински: применительно к условиям местности и так, чтобы народ вести в коммунизм.
– Ты сначала в социализм введи, – снова перебил его Богданов, обозленный его упорством.
– Мы еще не разбираемся, где социализм, где коммунизм. Одно знаем, хотим жить без помещиков и жить хорошо. Не доводите меня до того, чтобы я из коммуны сбежал так же, как сбежал от Гнилого болота.