Брусника созревает к осени
Шрифт:
– Славка, как ты можешь, – сказала Верочка.
– А вот так, – храбрея, сказал Славка.
Кирка протянул кружку Верочке. Та панически замахала руками:
– Нет, нет, нет. Ни за что.
– Пригуби, – потребовал Кирка.
– Не могу и не буду, – упёрлась Верочка.
– Всё, больше не берём, – заключил Кирка.
Верочка обеими руками взяла кружку, заглянула в неё и сделала глоток.
– Ой, как противно, – и протянула кружку Катерине.
– За тех, кто в море, – сказала Катерина. – За стюардесс! – и храбро опорожнила кружку.
– Это японцы не пьют, – наливая
Голуби оказались вкусными, да и Верочкины малосольные огурчики тоже. Под вино всё шло хорошо. Только Верочка не ела, не притрагивалась к мясу.
– Съешь для расширения кругозора, – говорила ей Катерина.
– Не. Не буду, – отмахивалась та. – Это же голуби.
– Ну немного, – и протянула Верочке голубиную ножку.
– Повторяю. Больше брать не будем, – снова пригрозил Кирка.
Верочка взяла голубиную ножку, начала есть.
– Ну вот, приобщили дикаря к цивилизации, – сказала Катерина.
Видно, вино всё-таки подействовало. Славке стало весело. И вторую кружку он уже выпил безбоязненно. А у Кирки оказалась ещё одна бутылка «Агдама».
– Это вам. А сам я выпью водки, – и бесстрашно налил себе из четушки.
Ели-пили, вспоминали, как Катерина выиграла плюшевого крокодила.
У Катерины было весёлое настроение. Она даже запела:
Тихо вокруг. Кто-то ворует лук.
Грядка пустеет, Верка толстеет -
Вот как полезен лук, – и захохотала. Видно, она слегка закосела.
Славка и Кирка засмеялись. Вот уела так уела. И только Верочка
вдруг вскочила и со слезой в голосе крикнула:
– Никогда я никакой лук не воровала.
– И этот? – подъел её Кирка.
– И этот, – крикнула Верочка и вдруг заплакала. Её обидела не только песня, но и то, что она толстая. Да какая она толстая?! Вовсе не толстая! Кроме того, она вспомнила, как Славка во время похода за лисичками вырвался из её рук и остервенело вытер то место, в которое чмокнула она его. Всё одно к другому. Почему они её презирают и всё время подтрунивают?
– Дура, – крикнула Катерина, – Шуток не понимаешь.
– От дуры и слышу, – огрызнулась Верочка. Ух, какая вредная, оказывается, эта Первозванова.
– Тихо, дамы, – сказал примиряюще Славка. Ещё вцепятся друг другу в волосы. – Вы обе хорошие.
– Это всё потому, Сенникова, что у тебя недопой, – сказал Кирка, – А мы выпили, и нам хорошо.
Они ловко расправлялись с дичью, бросали кости приблудной, в репьях, кудлатой собачонке. И Верочка вроде успокоилась.
Потом они купались и хвалили Кирку за то, что он придумал такую фартовую штуку – ловить и жарить голубей. Славка мечтал уплыть с Катериной, как тогда, далеко, за изгиб пруда, чтоб их не было видно, но Катерина плыть не хотела.
– Ой, Славка, я пьяная, – сказала она, – А мой папа говорит: пьяные и дети тонут, не всплывая. Я не хочу тонуть. Давай лучше петь. Мою любимую: «Бананы ел, пил кофе на Мартинике», – и завела свою любимую песню, но песня никак
Верочка сидела обиженная, надутая. Ну и пусть сидит. Никому она не интересна.
А Катерина вдруг поднялась и стала танцевать, раскинув руки.
– Венский вальс. Славик, иди танцевать вальс, – но когда Славка поднялся, его повело в сторону.
Как же так? Он совсем не мог управлять собой.
– Слабаки! – презрительно бросил Кирка. – С «Агдама» их развезло, –и плюнул. – Подростки. Малышня. Финальная кружка – по кругу. Все должны.
Эта финальная, наверное, и доканала их.
Для Славки и Катерины «Агдам» этот оказался настоящей отравой. Первой, зажимая ладонью рот, ринулась напролом в кусты Катерина. Оттуда раздался противный звук, словно её выворачивало наизнанку.
– Какую ты дрянь, Кирка, приволок, – стонала она.
– Вино, как вино. Все пьют. Никто не жалуется, – безмятежно ответил Кирка. Видимо, он был натренированный питух, раз на него даже водка не подействовала.
– Я вам говорила, что нельзя голубя мира ловить и есть, – злопамятно упрекнула Верочка.
– Какого мира? Это дикие голуби, дичь, – поправил Кирка.
– Ой, как мне нехорошо, – стонала Катерина, – Это, Верка, всё из-за тебя. Ты не стала пить, и мне за тебя пришлось выпить больше, чем надо.
– Как бы не так. Это всё из-за голубей, – злорадствовала Верочка.
– Молчи! – успел сказать Славка и тоже ринулся в кусты. Его тоже стало выворачивать наизнанку. Путаясь в слюнях и соплях, он с ненавистью думал о том, какой он глупый и слабый, согласился пить такое дерьмо. Он же никогда до этого не пил. Зачем теперь согласился? Славка спустился к пруду, пытаясь обмыть лицо, но голова трещала, и хотелось где-то лечь, чтоб никто ничего не спрашивал и не тревожил его. И он впал в какую-то полуявь-полубред.
Когда начало смеркаться, они выползли на дорогу и побрели неверными шагами к Дергачам, потому что перепили. Вернее это они – Славка и Катерина перепили. А Кирка держался бодро и храбро. Он шёл, поплёвывая по сторонам, изображая этакого приблатнённого бывалого ухаря. А может, он им и был? Его любимая песенка: «Мама, я лётчика люблю, мама, я за лётчика пойду», была как нельзя кстати. И Кирка заорал её. Но когда он запел её, Славка весь сжался, потому что были в этой песне такие слова, которые могли вынести только парнячьи уши: «Мама, я доктора люблю, мама, я за доктора пойду». А дальше-то что? «…Доктор делает аборты, посылает на курорты – вот за что я доктора люблю!»
Неужели Кирка и это споёт?
Чтобы заглушить киркино пение, Славка заорал:
– Не знаю, где встретиться нам придётся с тобой, глобус крутится-вертится, словно шар голубой.
Кирка был недоволен, что Славка помешал его ухарской песне.
Идеальная Верочка шла в отдалении, с презрением косясь на них. Ей не хотелось, чтобы люди подумали, что она тоже из этой компании. Хорошо, что никто не попался навстречу.
Славка вёл Катерину за руку. Он боялся, что она упадёт.
– Ой, как мне нехорошо, – стонала она и опять сворачивала в кусты. Славка ждал её. Человеку плохо. Он должен помочь ей.