Брынский лес

Загоскин Михаил Николаевич

– Ты это говоришь, – спросил Колобов, – о разбойнике Никите?

– Разбойник?.. Дай-то Бог, чтоб было по-твоему, голубчик!.. Разбойник что!.. А вот худо, как он в Иуды попадется – помилуй Господи!..

– Эй, Недосекин! – закричал Колобов. – Троцкий!.. Ребята!.. Подите-ка сюда!

Человек пятнадцать стрельцов подошли к Колобову.

– Вы куда, братцы? – спросил Колобов. – В слободу?

– В слободу, батюшка Артемий Никифорович! – отвечал один из стрельцов.

– Так и мы с вами. Пойдем, Дмитрий Афанасьевич!

Окружив своими стрельцами Левшина, Колобов повел эту небольшую толпу прямо к Москворецкому мосту. Дойдя до ворот, которые также назывались Москворецкими, он остановился и шепнул:

– Теперь с Богом, Дмитрий

Афанасьевич!.. До дому тебя с такой ватагой довести нельзя: всех переполошишь. Да и к чему? Видишь, кругом все пусто; ты здесь мимо заборов прокрадешься так, что тебя никто не увидит. Ступай теперь налево по улице, а там как повернешь в третий переулок, ты и дома. Прощай, брат!.. Вечером я у тебя побываю.

Левшин, простясь с Колобовым, добрался благополучно до своего переулка; в нем было все тихо и спокойно. Увидев издали Мещовское подворье, он остановился посмотреть, может ли пройти в него так, чтоб никто этого не заметил. При взгляде на это подворье мысль о прекрасной незнакомке снова овладела его душою. Кто не знает, что любовь без надежды – не радость; но после того, что Левшин видел, уходя с подворья, ему нельзя было не надеяться; он не мог чувствовать тогда вполне своего счастья; он шел навстречу к своим, злодеям, его ожидала почти верная смерть или, по крайней мере, заточение и ссылка, а теперь!.. Господь помиловал его; он остался жить и свободен; он опять ее увидит, услышит снова ее пленительный голос… быть может… о, нет сомненья!.. она дозволит ему говорить с нею… Но если отец ее?.. Да кто ж он такой?.. Знатный и богатый человек не станет жить на этом подворье… Так неужели он не согласится выдать дочь свою за родового человека и богатого помещика?.. Нет, нет! не может быть: ей нельзя принадлежать другому – она его суженая!.. И вот Левшин женат!.. вот едет на житье в свое костромское поместье… О! каким земным раем будет для него это привольное село на берегу Волги-матушки! Этот светлый и красивый дом на высоком холму, с которого вся Кострома как на блюдечке! Этот заветный луг, эта березовая роща, в которой он станет гулять со своим милым, ненаглядным другом сперва вдвоем, а там – если Бог благословит… Нет, страшно подумать о таком счастии!.. Ведь этак блаженствуют только на небесах!.. Так мечтал Левшин, подходя скорыми шагами к подворью. Когда он поравнялся с избою, в которой жила Архиповна, она высунулась из окна и закричала: «Эй, молодец, молодец! Поди-ка сюда!» Но Левшин ничего не слышал, он вбежал в ворота и, не обращая внимания на то, что происходило вокруг него, спешил скорее дойти до заднего двора. И до того ли ему было, чтоб смотреть по сторонам: в пяти шагах от него, в светлице, у растворенного окна, на том же самом месте, стояла она. Он видел этот взор, исполненный счастья и любви, он слышал это радостное восклицание, которое при его появлении вырвалось невольно из прелестных уст незнакомки… Но вдруг лицо ее покрылось смертной бледностию и в то же время, позади Левшина, загремел грубый голос: «Здравствуй, господин костромской помещик».

Левшин обернулся – перед ним стояли стрелецкие сотники Лутохин и Чечотка, а в нескольких шагах от них человек десять стрельцов, вооруженных саблями и короткими бердышами.

– Смотри, какой спесивый стал! – сказал Чечотка. – К нему гости пришли, а он шапки не ломает.

– Что вам надобно? – спросил Левшин.

– Да так! – отвечал Лутохин. – Не угодно ли твоей милости прогуляться с нами к полковнику Чермнову.

– Зачем?

– Видно, хочет с тобой побеседовать. Вишь, ты какой невидимка! Приехал из побывки, да к начальнику и глаз не кажешь. Пойдем-ка, брат, пойдем!

– А если я не пойду?

– Так мы тебя поведем.

– И как еще! – подхватил Чечотка. – С почетом: руки назад да веревку на шею. Эй, молодцы, вяжите его.

– Меня! – вскричал Левшин. Он отскочил назад, прислонился к избе спиною и выхватил свою саблю.

– Так ты еще драться хочешь? – заревел Чечотка, вынимая также свою саблю. – Ах ты изменник этакий!

Братцы, – продолжал он, обращаясь к стрельцам, – нам приказано отыскать и схватить этого предателя живого или мертвого. Не дается живой – так рубите его!

Стрельцы бросились всей толпою на Левшина; но вдруг двери избы отворились, и раздался повелительный голос:

– Стойте, ребята!.. Что вы делаете?

– Князь Иван Андреевич! – вскричал Чечотка, опустив свою саблю. Все стрельцы остановились и сняли почтительно шапки, когда к ним подошел человек среднего роста, пожилых лет, в шелковом полукафтане, сверх которого надета была простая однорядка из черного сукна; в руке у него была костяная трость в золотой оправе, а на голове шапка мурмолка с собольим околышем. Это был главный начальник стрелецкого войска и приказа, князь Иван Андреевич Хованский.

– Что у вас здесь за драка была? – спросил он строгим голосом.

– Не драка, государь милостивый князь, – отвечал с низким поклоном Лутохин. – А вот мы по приказу нашего полковника хотели взять этого бунтовщика…

– Бунтовщика… Какого бунтовщика?

– Да вот нашего сотника Левшина.

– Левшина! – вскричал Хованский. – Так это ты, голубчик?.. Ага, сердечный дружок, попался!.. О! Да ты еще, брат, отбиваться хотел, – видишь, какой бойкий… Возьмите у него саблю?

Левшин молча подал ее Лутохину.

– Так это ты, изменник? – продолжал Хованский. – Да если правда, что ты дерзнул говорить такие непригожие речи и позорить христолюбивую надворную потеху…

– Истинно правда, батюшка князь Иван Андреевич, – сказал Лутохин. – Пожалуй, он теперь отопрется…

– Кто? – сказал Левшин. – Я отопрусь?..

– Молчи, бунтовщик! – закричал Хованский. – Я знаю, что ты хочешь сказать. Мне, дескать, и запираться не в чем, я этого не говорил. Да вот погоди, как попадешь в застенок, так смолвишь!.. Да еще то ли я о тебе слышал!.. Мне Кирилла Алексеевич Буйносов все пересказал. Ты зачем ездил в Кострому?.. Знаем мы – все знаем!.. Вишь, что затеяли, окаянные крамольники!..

– Я никогда не был крамольником, – сказал Левшин. – Я ездил в Кострому…

– Молчи, говорят тебе! – прервал гневно Хованский. – Вздумал меня учить!.. Я знаю лучше тебя, что говорю!

– А коли тебе, батюшка Иван Андреевич, – сказал Чечотка, – доподлинно известно, что он изменник, так уж с ним бы один конец. Прикажи только: мы его сей же час при тебе казним.

– Казним! – повторил Хованский. – Ах, ты глупая голова?.. Одного казнишь, а десятеро останутся… Уж коли этот изменник говорил такие речи на площади, так неужели вы думаете, что он один?.. Нет, ребята, их целая шайка. Этого молодца надобно будет и в Кострому спосылать для улики; и коли правда то, о чем мне донесли, так тебе, дружок, и на плахе-то места не будет; а коли неправда, так я все-таки ушлю тебя туда, куда ворон костей не заносил. Лутохин, возьми с собою двух молодцов да отведи этого мятежника в Земский приказ. Ты мне за него головою отвечаешь. А там скажи, что покамест я за ним не пришлю, берегли бы его с великим опасением. Чего доброго, пожалуй, этот сорвиголова сам на себя руки подымет, а нам улика надобна… С Богом, ребята! Ступайте по домам! Благодарствую вам за ваше усердие – и вперед всех изменников ловите!

– Будем, отец наш, будем! – закричали стрельцы.

– Ну, батюшка, – сказал Лутохин, обращаясь к Левшину, – не угодно ли вашей милости!.. Ты, Сучков, ступай по правой стороне; ты, Мутовкин, по левой, а я уж пойду сзади. Да смотрите, чтоб он стречка не дал: ведь молодец-то легок на ногу – не догонишь! Пожалуй, батюшка, пожалуй!

Левшин, уходя со двора, взглянул на светлицу: окно было открыто по-прежнему; но где же его прекрасная незнакомка?.. О, в эту минуту она была счастливее своего суженого! Она не чувствовала, что, может быть, расстается с ним навсегда! Когда толпа бешеных стрельцов, с поднятыми бердышами, бросилась на Левшина, кровь застыла в ее жилах, сердце перестало биться, и она упала без чувств подле окна своей светлицы.