Брюсова жила

Щепетнев Василий Павлович

– Ну… Смотря кому… и зачем. На пустяки, конечно, не отдам, а вот спасти если. И то, наверное, только ради близких людей… – он задумался: а возьмут ли самые близкие его недели, месяцы или годы, зная, что это – невозвратно?

– Видишь, как сложно. А для многих деньги – та же жизнь.

– Сравнил. Жизнь, она… а деньги – они… – выверенных определений у Саньки не было, но он был уверен, что Корнейка поймет.

– Ты учти: многие, очень и очень многие деньги трудом зарабатывают. А труд, пусть отчасти, есть

сама жизнь. На тракторе пахать, канаву копать, в конторе бумажки писать – на все уходит время, силы, нервы. И вот для человека труда жизнь и деньги становятся понятиями близкими – я повторяю, деньги заработанные своим потом. А если жизнь на пустяки отдавать негоже, то и деньги – тоже. И если Малков дает деньги на Джоя, то, по его ощущению, он дает кусочек собственной жизни.

Санька задумался. В доме у них относились к деньгам как-то двойственно, неясно. С одной стороны деньги совсем, совсем не главное в жизни, а с другой – тратили их с величайшим бережением. Как жизнь? Ну, это вряд ли. Хотя… Ботинки, например, стоят столько-то, а чтобы это «столько-то» заработать, матери нужно трудиться, например, сорок часов. Выходят, за них заплатили сорок часов жизни? Выходит. Видно, Санька и прежде это подозревал, потому носил обувь и одежду аккуратно, да что проку – он-то растет, а одежда нет, потому каждый год и приходится справлять обнову. Старые вещи не пропадали совсем, их отдавали двоюродной сестре отца, что жила в соседнем районе, у них подрастал Колька, на три года младше Санька, совсем пузырь.

– Дело в том, что деньги – это своего рода магия, – заключил коротенькую лекцию Корнейка.

– Добрая?

– Что?

– Добрая магия?

– Не бывает доброй или злой магии. Бывают добрые и злые маги.

– Получается, каждый из нас немножечко маг?

– Это почему?

– Ну, деньги… С ними же каждый имеет дело.

– Велика важность… Да и, правду сказать, чаще наоборот, не человек имеет дело с деньгами, а деньги – с человеком. Магия и состоит в умении повелевать деньгами, а не подчиняться им. Впрочем, ладно, ТБД у нас подробно проходят в старших классах, я знаю лишь азы.

– ТБД?

– Теорию Больших Денег, – произнес Корнейка, и стало ясно, что дальше продолжать разговор не стоит.

Зато думать – стоит.

Похоже, деньги – это прижившаяся на земля магия. Только ее мы и знаем, только ее нам и следует знать. Если, как он читал в легендах, существуют четыре стихии – огня, воды, ветра и земли, то есть и пятая стихия, стихия денег. И она подчинила себе все остальные. Или делает вид, что подчинила. Или мы по своей ограниченности думает, что подчинила.

Они подошли к дому Равиля, и размышления о природе денег пришлось отставить.

Санька толкнул калитку; на веранде звякнул колокольчик. Это Равиль придумал: малая сигнализация. Калитка открывается, контакт замыкается,

ток устремляется в старый, даже старинный, 19 века, электрический звонок, работавший от батарейки. Звонок этот срабатывал и от нажатия обыкновенной кнопки, что была на столбе, но некоторые не утруждались подобными церемониями. Чужие. Или, напротив, свои, знавшие о свойствах звонка.

– А, это вы! Заходите, мы сейчас… – Равиль вышел на крыльцо веранды.

– Что делаешь? – спросил Санька.

– Ничего срочного.

– А все же?

– Ерунда, о чем говорить, – и правда, говорить Равилю явно не хотелось. Санька понял и расспросы прекратил, но тут вслед за Равилем показалась Наташа.

– Крупу перебираем, – сказала она.

– В смысле?

– В самом прямом. Гуманитарную помощь прислали, три мешка гречневой муки с мясом. С жучками то есть. Ну, а те, известное дело, не просто в крупе сидели. Кушали ее. Вот мы и сидим, сортируем – зернышко нам, зернышко курам.

– Да будет тебе, – Равиль стеснялся. Конечно, признавать, что получаешь гуманитарную помощь, да ещё гнильем, не очень приятно. Но Наташа считала их друзьями, настоящими, а от друзей чего скрывать…

– А, задачка для Золушки, знаем, проходили. Я в свое время наловчился, давайте, помогу.

– Да ну, зачем. Мы сами…

– Мне полезно. Повторение – мать учение, – и он решительно пошел на веранду. За ним и Санька. Назвался другом – то и дружи.

На веранде, устланной старыми, пожелтевшими газетами, стояли на полу три таза. Один, большой, эмалированный (эмаль пооббилась, ну, это случается), и два поменьше – медный и алюминиевый. Большой полнехонек, крупа доверху, а другие – пустые, по горстке-другой на донышке. У стены – три мешка. Два полных, один початый.

– Ага. Классический вариант. И тазы все разные, как нарочно, – Корнейка подсел на корточки. – Медный для хорошей крупы, алюминиевый – для траченной, верно?

– Верно, – буркнул Равиль.

– А вот и неверно. Нужно наоборот, – Корнейка ссыпал крупу из обоих тазов в эмалированный. Равиль открыл было рот, да потом закрыл. Жаль работы, но гость в доме – барин.

– Заряжаем медный таз на траченную крупу, а алюминиевый – на хорошую, – Корнейка полуприкрыл глаза, сосредотачиваясь, потом обеими руками провел несколько раз по каждому из тазов. – Вот и все. А поначалу, помнится, часами бился, изнемогал, казалось, действительно, проще так, руками. И сил было маловато, а больше умения не хватало, – он поставил тазы рядышком, однако оставил меж ними промежуток с ладонь.

– Это… Это ты к чему? – спросил Санька.

– Домашняя магия в действии, – с этими словами Корнейка выпрямился, держа на руках большой эмалированный таз. – Тяжелый он, однако. Ну, глядите – и он наклонил таз над полом. Крупа посыпалась вниз.

Конец ознакомительного фрагмента.