БСФ. Том 25. Антология
Шрифт:
— Мы переждем их и начнем новую жизнь.
Внизу, на улице, инспектор Робинсон внезапно застонал и схватился за плечо.
— Ну ладно, — сказал Бауэр. — Я сдамся… Но взгляни на них, на этот дурацкий спектакль, где перемешаны и «Гангстерские битвы», и «Неприкасаемые», и «Громовые двадцатые годы». Пусть я лучше пропаду, если оставлю им хоть что-нибудь из того, что я выкрал. Погоди-ха…
— Что ты хочешь сделать?
Тем временем на улице «Пробивной отряд» принялся кашлять, будто наглотался слезоточивого газа.
— Взорву все к
— Взорвешь? Но как?
— Я раздобыл немного динамита у Гручо, Чико, Харпо и Маркса, когда шарил по их коллекциям разрыхляющих землю инструментов. Мотыги я не раздобыл, а вот это достал.
Он поднял вверх небольшую красную палочку с часовым механизмом на головке. На палочке была надпись TNT.
На улице Эд (Бегли) судорожно схватился за сердце, мужественно улыбнулся и рухнул на тротуар.
— Я не знаю, когда будет взрыв и сколько у нас времени, — сказал Бауэр. — Поэтому, как только я брошу палочку, беги со всех ног. Ты готова?
— Д-да, — ответила она дрожащим голосом.
Он схватил динамитную палочку, которая тут же начала зловеще тикать, и швырнул TNT на серо-зеленую софу.
— Беги!
Подняв руки, они бросились через парадное в слепящий свет прожекторов.
Гарри Гаррисон
АБСОЛЮТНОЕ ОРУЖИЕ
После ужина, когда посуда уже убрана и вымыта, для нас, детей, нет ничего лучше, чем собраться вокруг огня и слушать рассказы Отца.
Памятуя все современные виды развлечения, вы, возможно, заметите, что такая картина отдает чем-то ветхозаветным, но, произнося эти слова, вы, надеюсь, простите мою снисходительную улыбку?
Мне минуло восемнадцать, и почти все мое детство осталось позади. Но Отец — прирожденный актер, звуки его голоса завораживают меня, и я заслушиваюсь его рассказами. Хотя мы и выиграли Войну, но потери понесли невероятные, и мир вокруг полон зверств и жестокостей. Я бережно храню мир моего детства.
— Расскажи нам о последнем бое, — обычно просят дети, и вот история, которую они обычно получают в ответ. Хотя мы и прекрасно знаем, что все давным-давно кончено, мы всякий раз пугаемся, а любой знает, что потрястись от страха перед сном только полезно.
Отец наливает себе пива, неторопливо отхлебывает его, потом смахивает рукой пену с усов. Это служит сигналом.
— Война — дерьмо, запомните, ребята, — начинает он, и двое подростков дружно хихикают: произнеси они это слово, их бы ждала хорошая взбучка. Война — дерьмо и всегда была им, это вы раз и навсегда запомните, для того и говорю. Мы выиграли последний бой, но много отличных парней полегло за эту победу, и теперь, когда все позади, я хочу, чтобы вы помнили это. Они умирали, чтобы вы могли сейчас жить. И чтобы никогда не знали, что такое война.
Прежде всего выбросьте из головы мысль, будто в войне есть что-то благородное и прекрасное. Нет этого. Это миф, который давно умер и, возможно, восходит к тому времени,
Отец обводил слушателей своими большими серыми глазами, а мы сидели потупившись. Мы почему-то ощущали вину, хотя и родились после Войны.
— Мы выиграли Войну, но победа не стоила бы ничего, не извлеки мы из нее урока. Противник мог раньше нас изобрести Абсолютное Оружие, и мы были бы стерты с лица земли, не забывайте об этом. Историческая случайность спасла нашу культуру и принесла врагам гибель. И если удача научила нас чему-то, то это человечности. Мы не боги и вовсе несовершенны — и мы должны запретить войну, положив раз и навсегда конец человеческой розни. Я был там, я убивал, и я знаю, что говорю.
Потом наступал момент, к которому мы были готовы и который ждали затаив дыхание.
— Вот оно, — провозглашал Отец, поднимаясь во весь рост, и указывал на стену. — Вот оно, оружие, которое бьет с расстояния, наше Абсолютное Оружие.
Отец потрясал луком над головой, и его фигура, освещенная светом костра, казалась истинно трагической. Даже завернутые в шкуры малыши переставали щелкать блох и, разинув рот, глядели на Отца.
— Человек с палицей, или каменным ножом, или пикой не устоит против лука. Мы выиграли Войну и теперь должны использовать это Оружие только в мирных целях — охотиться на лосей и мамонтов. Вот наше будущее. Улыбаясь, он осторожно повесил лук на крючок.
— Теперь Война кажется чем-то невероятным. Наступила эра вечного мира.
Гарри Гаррисон
ЕСЛИ
— Мы прибыли, мы точны. Все расчеты верны. Вон оно, это место, под нами.
— Ты ничтожество, — сказала 17-я своей коллеге, отличавшейся от нее только номером. — Место действительно то. Но мы ошиблись на девять лет. Взгляни на приборы.
— Я ничтожество. Я могу освободить вас от тяжести своего бесполезного присутствия. — 35-я достала из ножен нож и попробовала лезвие, необычайно острое. Она приставила нож к белой полоске, опоясывающей ее шею, и приготовилась перерезать себе горло.
— Не сейчас, — прошипела 17-я. — У нас и без того нехватка рабочих рук, а твой труп едва ли пригодится экспедиции. Немедленно переключи нас на нужное время. Ты что, забыла, что надо экономить энергию.
— Все будет, как вы прикажете, — сказала 35-я, соскользнув к пульту управления. 44-я не вмешивалась в разговор — она не спускала фасетчатых глаз с пульта, подкручивая своими плоскими пальцами различные ручки в ответ на показания многочисленных стрелок.
— Вот так, — произнесла 17-я, радостно потирая руки. — Точное время и точное место. Мы приземляемся и решаем нашу судьбу. Воздадим же хвалу всевышнему, который держит в руках все судьбы.